Индульгенция для алхимика
Шрифт:
, - взгляд узких глаз буквально просверливал Шлеймница, ожидая, какое впечатление произведет речь.
Не дождавшись восторженных криков, барон задал вопрос, ставящий дам в тупик:
– Вам сколько лет?
Густав слегка прочистил горло и ответил:
– Мне - двадцать два, моему товарищу - двадцать шесть, а обезьяну - пять.
– Хорошо, значит - дееспособны. Разрешение опекуна не потребуется, - фон Граувиц слегка пошевелился.
– Время вам до рассвета, завтра утром мы выезжаем. О прочих
Слегка удивленные, приятели отвесили еще по одному поклону. Прош подхватил на руки потянувшегося, было, к столу с закусками Адольфиуса, субминистратум развернулся и, пригнувшись, первым покинул комнату для знати. Разговаривать ему было недосуг, очень быстрым шагом, чуть не бегом, студиозус прошел по лестнице и залу, выскочил из таверны, задрал рясу, едва успел расшнуровать гульфик пристроившись к ближайшему углу. На душе наступило блаженное спокойствие...
Продолжавшееся целых две минуты. Толком не заправив шоссы[54]
, Густав, сквозь шум падающих с крыши капель, услыхал крадущиеся шаги. Пришлось обернуться. Давешний рябой малый, со щекой, перевязанной так, словно у него разболелся зуб, держал в руках солидных размеров дубину и приближался явно не с дружественными намерениями.
Ждать, пока Шлеймниц зашнурует белье, рябой не собирался:
– А вот отхожу ка тебя, любезный паломник, доброй осиной. Будешь знать, как людей всякими страховидлами травить, да пугать. В следующий раз неповадно бу...
Трактирный вышибала внезапно осекся.
В поле зрения показались Николас и пьяный Адольфиус, который, дойдя до определенной кондиции, постоянно ввязывался в драки. Обнаружив, что жертва его предыдущего нападения уже очухалась и вновь настроена вполне агрессивно, обезьян издал боевой клич, подпрыгнул, оскалил дюймовые клыки, и, с целеустремленностью магрибского боевого носорога бросился на обидчика.
Вышибала, один раз уже пострадавший от когтей индрика, решил восстановить статус-кво. Не долго думая, коротко размахнувшись, он запустил дубиной в прущее на него чудовище, естественно - промахнулся, сделал попытку броситься наутек, запутался в ногах, и... позорно рухнул в первую подвернувшуюся лужу.
А разогнавшегося Адольфиуса подвели скользкая земля и нарушенная координация движений. Обезьян понял, что прыгать на грудь противника уже не следует, не успел сориентироваться в изменившейся обстановке и затормозить, запнулся о тело неприятеля, перелетел, пару раз кувыркнулся, после чего, совершенно выбившись из сил, устало разлегся в перепаханной грязи, в нескольких ярдах от поверженного врага.
Подошедший Николас, видя, что Густав стоит над грязным неудачником, проделывая с шоссами непонятные манипуляции, решил удивиться:
–
Глаза побитого филистимлянина, ярко блестящие на черном лице, зажглись откровенным испугом.
– Нет, просто завязать не успел...- справившись со шнуровкой, студиозус откинул полы рясы. И обратился к забияке:
– Ты, видно, не знаешь, что к лицам духовного звания, даже младшим клирикам, без должного уважения прикасаться нельзя? А уж избивать их - тем более. Пожалуй, стоит пожаловаться капеллану барона. Пусть он заживо отпоет. Как тебе такое понравиться?
Рябой малый судорожно сглотнул слюну:
– Нет, господин, не надо! Мне... я... больше - ни за что!
Проныра, поняв, что продолжения не последует, взялся ставить на ноги страдающего одышкой лемура.
– Пусть это послужит тебе уроком, - Шлеймниц поднял к небу указующий перст.
– Иди же и молись, грешник, иначе - не видать тебе Царствия Небесного! Прочтешь "Отче наш" - сто раз, не меньше. Тогда и Господь и я, - возможно, мы закроем глаза на твою наглую выходку, - и направился к трактиру, поддерживая Адольфиуса за руку.
Капеллан уже сидел за столом с вновь наполненным кубком вина. Отец Пауль выглядел серьезно.
– Считайте, что вам повезло, - начал он, едва Густав и компания устроились на лавке.
– Господин барон согласился помочь, почти не раздумывая. А когда на вас посмотрел, то в решении утвердился, вы ему понравились. Давно не видел, чтобы он смеялся...
Густав и Прош, едва утолив жажду после недавней схватки, изумленно выпучили глаза.
– А он смеялся?
– Да, можно и так сказать, - милитарий, подтверждая слова, еще и кивнул головой.
– С тех пор, как леди Корина умерла, он даже не улыбнулся ни разу. А мой рассказ и то, как забавно кланялся этот волосатый пузан, - патер указал на грязного индрика, - здорово его развеселили. Да и посерьезнее причины есть, - патер слегка поморщился.
– Старик Готлиб давно просил помощника, да все как-то... и мне служитель не помешает, а то мы с замковым инфирмариусом, отцом Лукасом по очереди службу за дьяка несем.
– А на каких условиях будет проходить обучение?
– осторожно поинтересовался студиозус.
– Наставник, допустим, согласится по приказу господина Граувица. А что потребует от нас господин барон? Неужели он такой добрый христианин?
Мартинианец хмыкнул.
– Я в тебе не ошибся, юнгерменн, ты сразу мне показался неглупым парнем. Условия... Вы получите келью на двоих, питание в общей трапезной, две кварты вина в день, место на конюшне и кормежку для мула... или кто там у вас...
– патер осушил кубок, - а взамен - ты, как алхимик, изготовишь господину барону двадцать гульденов[55]