Инкубатор, или Необыкновенные приключения Юрки Гагарина
Шрифт:
— Сами ж сказали: таких, как я много, — у Бугровского возникала надежда. — Возьмите вместо меня любого, если так хочется кого-то замочить.
— Не учи, блин, учёного, — обрезал Зэпп. — Ишь ты, умник нашёлся, советы он даёт! А мне, может, как гостю столицы, обидно за «дорогих москвичей», за Москву, блин, Третий Рим! Мне, может, хочется очистить порт пяти морей от таких, как ты, ханыг в кепках, возродить её к новой светлой жизни! Чтобы вздохнула Москва-красавица полной грудью, а не задыхалась от вашего нечеловеческого жлобства. Торговые центры посносить — кому они нужны? Двум-трем десяткам гламурных блядей с собачками, которым некуда деться от скуки, жёнам барыг и продажных
— А вот тут я точно не при чём, ваше величество! — обиделся Бугровский.
— Да ладно, не фиг обижаться, я утрирую. Я в переносном смысле говорю. Но есть и в моих словах доля истины. Таких, как ты, на шее у России много болтается, тут ты прав на все сто. Ничего не производят, а бабло делают. Из воздуха, считай. Но главная опасность в том, что из-за широких спин этих делателей бабла уже и Россию не видно. Вы, как бурьян, все соки из земли высосали, всё своими ряхами загородили! Развели турусы на колёсах — коррупция, коррупция! Специально, чтобы непонятно было, что — ворьё! Чужое тырят! Как в средние века: украл — руку отруби. Второй раз — на горячую сковороду — жопой. И — никакой тебе коррупции!
Тут он придвинулся к Бугровскому и зашептал:
— Но ведь есть, есть на этой земле герои, как это ни странно. Честные, порядочные, но, блин, бедные-пребедные, потому что такие твари, как ты, Бугор, отняли у них всё и пьёте их кровь день и ночь. А так подумать: что вы оставите миру, кроме эверестов дерьма? С бриллиантиками внутри? А, Бугор? Ни-че-го!
И вдруг у него внутри что-то перемкнуло. Вдруг страшно разозлится. Стакан об землю шваркнул, каблуком сапога ка-ак врежет по барабану! В том — дырка. И как пошёл на Бугровского орать да на одной злой ноте, того аж скрючило от страха, не разогнуться:
— Эти, блин, честные и порядочные, из любопытства или со зла спёрли из моторного отсека моего корабля струпцину, обесточили к едрене фене все системы и теперь нам отсюда не улететь! Не посрать, ни помыться, насосы тоже не работают, воду не качают! Сплошной катаклизм! Я тебе сейчас открою правду. Всё равно никому ничего не скажешь, я тебе язык вырву: если через час-другой система не будет восстановлена, кораблю моему хана. Но и всем тут хана. Ахнет он на твой домишко миллионами тонн и — прости, прощай, Одесса-мама, спасибо, что меня ты родила!
Бугро вскочил и нервно забегал вокруг песочницы, продолжая монолог:
— Я академиев не кончал, я сам себе академик. Хотел, как нормальный комендант нормальной оккупированной территории взять людей, согнать их аккуратненько на крышу, построить там под днищем моей дуры и послать господам партизанам весточку: не вернёте струпцину, им всем конец, заложникам. Так под корабликом и упокоятся. Не берите грех на душу! А по ходу дела, пока те думают, через каждые пять минут спихивать вниз по заложнику, чтоб быстрее думали. Нормально же? Нормально! Нет, но где у вас, людей, логика? Мы-то улетим на челноках, я вызвал борт № 44 446, он на китайском направлении работал, всё
Он щёлкнул пальцами и солдат перевернул барабан, чтобы Зэпп не видел зияющую под сапогами дыру. Но дыра была и с другой стороны. Зэпп отпихнул барабан ногой, ткнул пальцем в Буровского:
— Встань раком, будешь за барабан.
Бугровский обрадовался:
— Рад услужить, ваше превосходительство!
Зэпп водрузил ему ноги на спину.
— Вам удобно? — юлил Бугровский.
— Не фонтан, конечно, но сойдёт для сельской местности! Блин, ключица у тебя костистая, как у мамонта в музее. Хитрый ты, бугор! Потом книгу напишешь, «Не разгибая спины», дарю название, гонорар получишь, Букеровскую премию в сто двадцать пять рублей, семнадцать копеек. Так, на чём я остановился?
— Вас, ваше превосходительство, зло берёт!
— Тебя? Ты чё, озверел? Тут тебе что, курорт?
— Нет, ваше величество, вас зло берёт! — испугался Зэпп.
— Меня-то? А, ну да, зло берёт, — сказал Зэпп и задумался. — А какого фига? Забыл. Ты не помнишь, барабан, на что?
Бугровский предположил:
— На пирожки с капустой, ваша милость? Вы про них говорили.
— С капустой? А чего на них злиться? Пирожки с капустой я уважаю, — Зэпп снял фуражку и стал ею обмахиваться, пытаясь восстановить ход мысли. — Нет, с рисом и яйцом тоже ничего. И с мясом. И сладкие люблю, ватрушки. И с маком, только его, говорят, наркоманы съели. Меня, если честно, но это между нами, от мучного пучит. Да, да, представляешь? Пузо — во-от такое! Дела давно минувших дней.
Зэпп оживился, глаза у него заблестели:
— Я раз у бабушки целый противень стащил. Зазевалась, а я маленький был, дурной, под стол унёс и там всё схомячил. Думал, уже спеклись, а тесто сырое. Сожрал, а жопа чуть не склеилась. Эй, не вертись, у меня на пятке шпора выросла, проклятый ревмак, в смысле, ревматизм! Нет, Бугор, пирожки тут не при чём, чую лажу! Сбил ты меня с генеральной мысли, куда-то не в ту степь завёл. Какие, на хрен, пирожки, Сусанин, при чём тут пирожки? Я про жильцов говорил, а не про пирожки! Нет, но ты, Бугор — диверсант, Рихард, блин, Зорге! Напрочь меня памяти лишил.
Он нахмурил брови, сидел, пожёвывая губами. И вдруг совсем по-человечески психанул, двинув Бугровского сапогом так, что тот отлетел в песочницу. И — пошёл на него орать:
— Что ты тут врёшь! Придурок! Мозги мне пудришь! Какие пирожки? Я из тебя один большой пирожок сейчас сделаю, будешь мне перечить! Я вспомнил пафос моего выступления! Я говорил, что таких дураков, как в этом доме, я нигде не встречал, сколько летаю, вот, что я говорил. А не про пирожки с котятами.
Глянул на Бугровского участливо, спросил с теплотой в голосе:
— Эй, Капитоныч, я тебе рёбра не сломал?
— Нет, ваше преосвящество, мне даже приятно! — ответил Пётр Борисович. Хоть Капитонычем назови, только в печь не суй! — Похоже на тайский массаж.
— Ну, тогда я мастер тайского массажа. Могу открыть малое предприятие. Если надо, скажи, помассажирую еще.
На площадке кто-то стал громко орать, не то прочищая горло, не то требуя свободы. Зэпп глянул из-под руки на шум и вздохнул: