"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Агнес уже думать стала о том, что в виде, в котором она его принимала, в виде роскошной темноволосой красавицы, она и получше кого могла найти. Человека благородного ей хотелось. Чтобы понимал разговоры её, чтобы восхищался ей, чтобы любил её изысканно или брал по-хозяйски, как делал это, ну например, господин с Брунхильдой. А не гыгыкал как мул в конюшне, когда на кровать её валил.
Агнес так расстроилась, что даже Уту звать не стала, пошла от зеркала на кровать легла и заплакала.
Мало того, что платье у
Ни платья нового у неё нет, ни умений своих удивительных ей не применить. Пойдёт на обед она замарашкой. Пусть уж её выгонят или вовсе не пустят.
Господин её не любит ни как женщину, ни как племянницу. Любил бы, так хоть самую малость денег присылал бы. Хоть иногда.
Горько, горько всё было.
А тут в дверь поскреблись. Ута, страх поборов, осмелилась её в печали беспокоить?
— Уйди, корова! — закричала Агнес со слезами в голосе.
— Да, госпожа, — донеслось из-за двери.
— Стой, дура!
— Да, стою, госпожа.
— Чего приходила?
— Сказать, что пирожник Петер Маер пришёл, пирожные принёс, и вас спрашивает.
— Гони его к чёрту! — зло крикнула Агнес. И тут же вдруг вспомнила, что хотела новый свой отвар, что людей обездвиживает и память у них напрочь отбивает, испробовать. Думала вчера на Уте испытать, да недосуг было. Вспомнила и крикнула: — Нет, не гони, скажи пусть сюда идёт, и вина нам принеси!
Сама же встала с кровати, подошла к зеркалу, стала себя в «божеский» вид приводить. Вместо жалкой серой поросли на голове быстро «отрастила» себе гриву чёрную, бёдра да ляжки, плечи, грудь — всё себе «вырастила» пышное, налитое, красивое. Роста себе прибавила, лицо изменила, про глаза не позабыла. Так красива стала, что хоть саму себя целуй. К тому же она научилась так быстро себя менять, что даже сама удивлялась. Удивлялась себе и гордилась собой. Вот только похвастаться было ей умениями своими не перед кем. А как хотелось ей, как хотелось…
А по ступеням лестницы топает уже пирожник. Болван, вечно в своих деревянных башмаках и полосатых шерстяных носках по колено. Не может даже купить себе нормальных туфлей, говорит, что при его работе лучше деревянных башмаков нет ничего, говорит, что они не промокают никогда. Поэтому и ходит, как самый бедный мужик на деревне. Деревяшками своими по мостовой клацает.
Подошла к комоду, достала из него шкатулку. В шкатулке несколько разных изящных флакончиков. Взяла один тонкий, из коричного почти не просвечивающегося стекла. Шкатулочку закрыла и бережно поставила её обратно. А как иначе, если там в той шкатулке работа её за всю зиму
Только ещё в товаре он, а не в звонких и таких нужных ей монетах.
Вошёл без стука, варнак, в шапке с пером, что она ему подарила, он в ней так и ходит.
— Ах, — шапку с головы тянет, улыбается, — вы уже голая моя госпожа. Как я люблю, когда вы голая!
Кидается к ней, хватает как свою, начинает её лапать прямо сразу и за зад, и за грудь, и за всё иное. Мнёт всё своими крепкими пальцами, целоваться лезет, а Агнес отворачивается. Пальцы-то у него липкие, ей неприятно, отталкивает его наконец:
— Ты бы хоть руки помыл дурень, липко же мне.
— Да ладно вам, то ж не грязь, то сладость сахарная, — смеётся Петер Маер. — Я же пирожными торгую, а не навозом. Только вот товар распродал.
— Ступай вниз и руки помой, иначе меня не касайся, — тоном, что не терпит возражений, говорит ему девушка.
— Хорошо, — сразу соглашается молодой человек, — но уж потом буду вас целовать и ласкать, как захочу.
Тут, пока он ещё не ушёл, приходит Ута, приносит поднос с графином и двумя стаканами. Ставит их на стол.
Как только все ушли и Агнес осталась одна, она раскрывает флакончик и в один из стаканов капает всего одну каплю.
«Думаю, сего довольно будет, вывар вышел весьма крепким, а впрочем, поглядим».
Она разливает вино, один стакан берёт себе и присаживается на край стола. А тот, что с каплей зелья оставляет на подносе. А любовничек уже стучит деревянными башмаками по лестнице, торопится сладострастец. Влетает в комнату и опять к ней:
— Как я по вам скучал, уже даже сплю плохо, думаю и на работе не о деле, а о вас, о вас всё думаю, моя сладкая булочка, — он гладит ей живот, целует в шейку, — ну что, теперь руки не липкие?
— Выпей вина, — говорит Агнес.
— Потом выпью, как взопрею.
«Взопрею! — она морщится. — Разве господин так сказал бы? И банкир Энрике Ренальди так не сказал бы, ну а с этого, что взять, кроме его деревянных башмаков?»
— Выпей вина, говорю, — настаивает Агнес.
— Ладно-ладно, — отвечает он, хватая стакан и выпивая содержимое до капли.
Лишь бы побыстрее, а потом хватает её за руку поворачивает к себе спиной и хочет наклонить её «носом в стол». Но девушка вырывается:
— Стой, подожди…
— Чего же ждать, госпожа моя, со вчерашнего дня жду, мечтаю о вас, аж во сне у меня на вас стоит, сплю и ворочаюсь. Весь день сегодняшний мечтал на вашу спину голую поглядеть, да на всё остальное тоже.
Но Агнес нужно некоторое время, она хочет знать, как быстро зелье начнёт действовать.
— Не хочу стоя, не хочу у стола. — говорит она.
— Так пойдёмте на постель, — сразу соглашается Петер Маер, хватает её и тащит к кровати, — мне и в кровати вас брать очень нравится.