Инсектариум

Мамочева Юлия

Изгнание из Рая

Ризою кожаною изнутри выгораю, Рокотом г о ря извечного не остыв. Я!.. Это я — вероломно изгнан из Раю Самым Моим из пресветлых его святых!.. Рухнувши, корчусь телом бессильно-дряблым О материнскую плоть ненавистной Земли. Мне-то, с чужих опрометчиво жравшему яблонь, Дали в дорогу позорную — костыли, Вырванные из сладкой их древесины; Ссохшимся ртом вдыхаю небесную сладь. Остов изломанный в ризе кожи гусиной… Рокоту горя изгрудного — п о лно пылать: Из полутьмы-то глазничной гремит, негасимый — Скорбен, что гибель, и благостен, что «исполать». Только ведь Смертушка — горя такого блаженнее Аки единственный рейс до возлюбленных врат. Жертвою низвержения, отвержения Я хохочу, нежданной идее рад. Рейс…

Ждать я поезда этого буду. (Веришь ли мне, Ты, что — выдворил, прежде не оставляв?..) Жаждать, под небесами, меня низвергнувшими, Ползая на дарёных тобой костылях.

Finita la tragedia

Утопи меня снова в волшебном том феврале, От какого душа и доныне навеселе. Утопи меня снова в глубинно-счастливом марте — В том, бесспорном, как умиление Божьей Матери. Утопи меня снова в поношенно-нашем апреле, Что до дна вором-временем был вероломно выхлебан: Им парили мы, им, как любою любовью, прели, Суть себя выдыхая всяким словесным выхлопом. Утопи меня в мае, моём и твоём, как небо, В океане нежности, жадной швырнуть на берег. Ты люби меня — так, чтоб забылись тошные «недо», Вновь люби меня, миленький, — присно с приставкой «пере». Утопи меня в чутком июне, чуть-чуть нервозном; И в июлевом многозвёздье неги блаженной. Кто свободен — тому не легче, коль баба — с возу; Как Любви присягавший Её не приносит в жертву. Мысли, твоей бесстрастностью в мюсли высушенные, Заливаю млечностью кажущейся невиновности. Выслушай!.. Ради вечного — просто выслушай: Как признание первое, как последние новости. Выслушай — голос безумный глухого гетто, Звонко горящий — тем, что с горя осип: «Коли ты — Кай омертвелый, я стану — Гердой: Верною Гердой, какая тебя воскресит».

Сон

Всё это было сном. Только сном. Все мы бываем с Ним, когда уснём. Его зовут Красотой, и Он — как дым: Сгустившись, вроде бы — плоть. Рассеясь — мним. Это — моя Красота. Сути — суть. Чтобы увидеть Его — надо уснуть. Образы — на вечерок. Вечны — образа. Счастье, иди ко мне: я закрыл глаза.

Откуда слепая слезливость?

Откуда слепая слезливость? Откуда — У той, что безжалостно злилась На жалких? Не ты ль нутряному Христу своему — Иуда, Коль ходишь по клятвушке, данной ему, — В служанках? В служанках тобою целованных уст, Царица, Крученых словес первородную густь Скручинив? Коль мыслишь о том лишь, как в ладан волос бы Зарыться: О, в ладан волос его — парой ладоней Чинных… Ты эти ладони сложи на груди Горячей, Но тело живое во гроб погоди — До смерти. Ты, главное, помни: слабее прозревших — Зрячий, А всполохи счастья во мгле — милей, Чем при свете. Ты длани согрей биеньем сердечка Ломаным, Чтоб линии жизни — что реченьки В половодье. Кто Богом целован — не зваться тому Нецелованным; А кто — тобою, тому не гулять На свободе. Кто Господом клялся — солгавши, Себя порочит; Кто — Господу, тот отреченьем — Его отринет. Да здравствует радость по имени Прочный Прочерк! И Прошлое, в пыль облачившееся на витрине.

Душеизлияние свежепроснувшегося в гостях

По новой клетке слоняюсь запертым тигром, Воскресшей тоскою немыми кругами ведом. Я так привык по чужим просыпаться квартирам, Что тело — и то мне теперь не родной дом. В окне заточён, пьёт рассвет, со стыда розовея И солнечным кадыком по глазам снуя, Горючую кровь мою. Щель меж «не Ты» и «не Я» Растущею ширью стремится к числу зверя Миль, милый. Как линия счастья — к правде нуля: Брожу в полумгле, завернувшись во влажную горесть Чужой простыни, — чуть тревожа паркетную гладь. А внутренний голос — певучий, как твой голос, В пустой голове голым гулом горазд гулять. Ты звал меня девочкою — не умей разлюблять; Почти отрываясь от пола — маячу, сгорбясь. Солёные губы упруги, что мякоть сельди; Жевать их чревато ложью: не ты ль со мной? Не ты. Наяву — сегодняшние соседи Спросонья дуэтом любви шелестят за стеной. Сквозь кротость картонную — шёпот подруги детства С мужским в унисон — трёпом трепетным. Глохну в труп. Вновь тропкою треб-то — кругами. Куда бы деться От красного послевкусья твоих губ?..

Потеря

Выветрил, выкровил, выкрал — кто свет из тебя твой, Вытравив, вырвав Тебя из тебя, как лишь Веру из тел? Бродит

по контурам смутным житья — слепо-безумный вопль Глаз моих, не привыкающих к темноте. Выдохом угольно-кислым твою обезглавив свечу, Сумрак-то, жирный да сурьмяной, очи рябые мне выел. Пламени семя он и сглотнул — почва грядущих чуд. Не подневольная ль слепота — ровня параличу: Будут ли всходы — ярые, яровые?..

Эскалюбовь

Выколдована, выкована на дольмене нам — Мерлином самым из ворса бессмертного мерина — Наша Любовь. Так что — намертво я намерена Этим клинком в камне сердца сидеть у Него; Крепко сидеть — попробуй, мол, паразита вынь (Мерин в миру не сивым был, но Сизифовым). К морю свезли Несчастного в этой связи-то вы — С глаз я да с возу — долой, а из сердца — не вон!.. Вправду — не вон. Но гремлю над Невою — в о ями, Пренебрегая Верой и уговорами. Вдруг позабыл меня, встретив другую не вовремя, Мытарь, чей путь ко мне прытью магии ткан?.. Вас Он оставит с носом: с морем и скалами. Сам же — по зову сердечному; эх, не искали бы!.. Вырвет из камня бьющегося — Эскалибур Только Король — отжелавших своё могикан.

Моллюск

Нужно ли нежной правде твоё ратованье Жгуче-обсценной ценою финальных сцен? Вспомни, я прежде царила в глухой раковине Тем властелином, чей крошечный мир — всецел. В крепости панциря липкой взмокала испариною, Словно бы солнцем охваченный Коктебель, — Всякий раз, о настырный мой, как тебе Только стоило пальцем чуть тронуть спаянные Створки дома спасительного моего. Вспомни: с натуги трещал ты старою виселицей, Вымолить силясь наружу меня. И вот Как-то однажды я не смогла не высунуться. Голою головою в кислотный свет Кинулась-окунулась, клятвами выманена. Вспомни: я сделалась пешкой в твоей… Москве, Первою буквой во славном твоем имени; Ты же, свой в доску, — изъятой доскою изгороди, Щелью, в какие от милых миров бегут, — Стал мне. О, вспомни желчь исступлённых исповедей, Рвавшихся в губы твои из моих губ!.. Вспомни (каждую чёрточку нынче выпишу я), Чёрт, на которого, думала, — не намолюсь: Как разлюбил ты в ладони твои выползшую Душу, бесстыже-бескожую, как моллюск. Вспомни: а после швырнул её дланью жилистою В бражный котёл — мол, блажи не блажи — сварю; — Ты, наделивший бесценную правду — лживостью Сцены, обсценно ратуя за свою.

Разлюбийственное

Всем разл ю бленным август — скученно-скучен. Нам бы — да вскачь! — февралям отдаться трескучим Или хотя б, из родимых вырвавшись Купчин, Сонмом слететься в осень сусальных Сенных!.. В том, за кого бы я — хоть на костёр, хоть замуж, Сдулась любовь в умерщвлённых хотений залежь. Тризну по ней оттрезвонивши, знай терзаешь, Вёсностью снов вознося до небес седьмых. Там, под твоею обложкой, как в томе… Донцовой: Пусто. А с виду — по-прежнему ты образцовый. Я зеркалами раскл о нена в сто истцов, и, Кажется, выйду верней из игры, чем на бис. Обестебянившись, алчу — лишь не бояться Сплетен да чужеротного интригопрядства. Бога в судьи б тебе, проповедник влюблядства, Тяжкого непременностью разлюбийств. … Всем разлюб и тым август — кисло-табачен: Скучившись, нам — холодам бы отдаться собачьим. Нет же, заместо — поодиночке рыбачим — Борзо; бездну безрыбья руками меся. Клонам своим зазеркальным вижусь ветхой, Тешась живучими Любкой, Надькой да Веркой. Как ты меня, коварный мой, ни коверкай, Бог с тобой. Время стремится к земным осям.

Леди Судьбе из недр озера Светлояр

Да, правда Ваша — я брошена. Нет, как жребий; Славно положена (словно конец) на алтарь — Видимо, истины. Жертвенный камень — Алтай Выделил в виде горчайшей горы. Но о требе — Полно. Я брошена (нет, как — курить) — и баста. Осуждена — то ль мыкаться осиротело То ль — целовать, до губийственности губасто, Пленниц зеркал; обмирая во спящее тело (Да, обрамлённое очередным обиталищем — Кровом), — кровность обиды кроватно изрыдывать Ежевечерним рычаньем, стихом нетающим. В этом — и правда (неВашно-моя): изрыта ведь Снежная гладь одеяла ногтями поеденными. Та, в чьём горле ручей-то речей не высох Полупрозрачно-кнемунных; о — та, чьих — ведьмами Звали прабабок — да, брошена. Нет, как вызов. Брошена. Да, как в воду. Почти монетою: Тем, который вернётся, коль с лета Я — В май. В прошлый май. О, жребием в май меня — киньте же!.. Да. Обещаю торженственно: в межпланетную Полукутёжность уйти. Да, как в тень. Да, Китежем, Чтобы навеки остаться в тебе, Светлояр.