Инварианты Яна

Георгиев Борис

– Или взял и вернул, - предположила Инна, прикрыв от солнца глаза ладонью. Нет, не разобрать, действительно Андрюша доволен или притворяется.

– Ну и ладно, раз вернул, - Сухарев улыбнулся и продолжил уверенно: - Ты спрашивала, что я задумал. Слушай, что мы с тобой сделаем...

Инна сказала себе: 'Доволен', - отметила: 'Снова командует, прекрасно', - и стала слушать, что задумал начальник.

***

На выходе из душевой Горин задержался, потёр лоб, морщась, и спросил

у доктора: 'Не могу вспомнить, как называется тоннель?'

Володя ждал снаружи, сдерживая нетерпение. На секунду отвлёкся - послушать, о чём спрашивает Ян, и тут ему почудилось движение за спиной. Инспектор резко обернулся. Показалось?

– Тоннель Гамильтона, - ответил Синявский.

– Гамильтон... Гамильтон...
– бубнил Ян.
– Обобщённые координаты... Сопряжённые импульсы...

– Это не тот Гамильтон, - балагурил психофизик.
– Того все помнят, а этого не все знают. Причём славой и бесславием оба обязаны не только самим себе.

– Вы закрывать на ключ не собираетесь?
– перебил Володя, посматривая по сторонам. Ян при ходьбе шаркал, из-за него ничего не было слышно, приходилось полагаться на зрение. Показалось, или кто-то всё-таки был рядом с лифтом?

– Ключи у Андрея. И вообще, двери в службах мы не запираем никогда. Зачем?

'Не показалось, - понял инспектор, увидев индикатор лифтовой панели.
– Кто-то уехал наверх. А я просил не отлучаться'

– Ведите его, - бросил он доктору на ходу.
– Я ненадолго. Оставайтесь с ним, ладно?

– Ладно-ладно, - благодушно ответил Дмитрий Станиславович.
– Останусь, если разрешено будет - кхе-хм!
– курить в предбаннике.

– Курите, - разрешил Володя. Не о курении думал. Прикидывал, что делать, если пистолет у того, кто поднялся на лифте. Кто бы ни был, сразу стрелять не станет, попробует договориться.

Лифт полз невероятно медленно. Наконец раздвинулись створки, с рёвом поехала в сторону стальная плита, инспектор выскочил в тамбур шахты лифта Пуанкаре, зажмурился - солнце в глаза!
– и вздрогнул, услышав позади окрик:

– Стойте! Спокойно, Володя. Нам нужно поговорить.

***

Пещера Духов теперь казалась мне похожей на тюремную камеру, а не на больничную палату. Как эта штука называется? Софа? Нет. Топчан? Нет. Кушетка? Нет, это в больнице кушетка, в тюрьме... Нары. Вот именно, нары.

И дверь в стене тюремная, стальная. А отсюда выдвигается зеркало. Которое изнутри кажется зеркалом, а снаружи - прозрачное. Тот, кто называет себя Митей, может меня видеть, а я его - нет. Добрый следователь. Откуда это - добрый следователь? Один добрый, другой злой. Подследственный инстинктивно тянется к тому, который добрый. Сейчас за мною следит добрый. Ухмылялся, подкашливал, когда раскуривал трубку. Специально, что ли? Знал ведь, что мне хочется курить.

Да, и такое было, я помню. Курят при подследственном, ему не дают, едят при нём, пьют, а ему не дают, светят в глаза, загоняют под ногти иголки, вбивают в руки гвозди.

Это называется пытки, вот как это называется. Они собираются меня пытать? Но я действительно ничего не помню!.. Другой Гамильтон, это какой? Тоннель Гамильтона куда-то вёл, с этим было связано название.

Нет, не помню.

Пытки - это когда больно. Голова у меня уже болит. И плохо думается. Вот если б покурить, думалось бы лучше.

Чтобы не лезли в голову мысли о пытках, я подошёл к стальной двери и стал разглядывать коробку с кнопками, вделанную в стену. Пульт, вот как это называется. В подземелье Фантомаса всей техникой можно было управлять с пульта. Там тоже разъезжались двери, были прозрачные стены, - или это не там?
– ездили лифты, телевизоры были повсюду, как в той комнате, которую они называют предбанником, а ещё Фантомас ставил опыты над живыми людьми. Отец после фильма говорил, это всё выдумки. Но теперь я вижу, что нет. Не выдумки.

Они будут проводит надо мной опыты?

Всё время кажется, что следят. Наверное, это добрый следователь Митя, который по ту сторону зеркала, смотрит на меня. Курит свою трубку, думает... Ему хорошо, он может думать. А мне так курить хочется, что ум за разум заходит. Смешное выражение - 'ум за разум'. Но вообще-то смешного мало, и хочется курить. Где-то здесь обычно... Вот! Вспомнил! В тумбочке должны быть сигареты.

Я быстро подошёл к тумбочке и выдвинул верхний ящик. Так и есть, пачка сигарет. Открыта. Половины не хватает. Пахнет табаком.

Я взял сигарету, сунул в зубы, стал искать спички, но их не было.

В том коробке, который у меня в кармане, лежали пульки, теперь пусто. Запах табака только раздразнил меня. Представлялось, как чиркает спичка, как разгорается, потрескивая, огонёк, как я смотрю на него, и думать становится легче. Можно курить и одновременно складывать из спичек фигуры. Мне вспомнилось...

***

Машина дяди Вадика, подскочив на колеях, свернула на заросшую травою лужайку, бампер шорхнул по некошеной траве. Пискнули тормоза, серебристый олень замер в полуметре от преграды из досок, словно хотел спрыгнуть с капота, но заметил, что некуда. Дачный дом наш не перескочишь, хоть он и деревянный, маленький. Фары подслеповато уставились в стену. Я пригнулся, вышмыгнул из-за угла, присел возле колеса, выглянул.

Дядя Вадик заглушил двигатель, под капотом скрежетнуло, щёлкнул замок дверцы, я услышал: 'Со мной лесной олень по моему хотению', - радио пело девчачьим голосом.

Я опять выглянул.

Дядя Вадик вылез из машины, но дверь не закрыл, копался внутри, что-то искал. 'И мчит меня олень в свою страну оленью', - не унималось радио, но олень на капоте радиатора никуда никого не мчал, впереди стена.

Дядя Вадик выпрямился, потащил из пачки сигарету, сунул в зубы, а пачку бросил на сиденье. Вид у него был, как у Штирлица, когда тот приехал к своему второму дому и загнал машину в гараж. Так же он щурился, прикуривал. Думал.