Инварианты Яна

Георгиев Борис

– Распаковка воспоминаний. Мозг Яна справится с этим лучше, чем бигбрейн. Немного терпения, он всё вспомнит.

Интерферентор пискнул и отключил панель. Кончено.

Отчаяние Сухарева достигло предела, он больше не владел собой. 'Он всё вспомнит', - отдалось в мозгу, ожгло кипятком, Андрей не заметил, как рука Светы оказалась в его руке, и не заметил, что кричит:

– Он вспомнит!
– слова жгли глотку и не выговаривались, а выплёвывались.
– Он вспомнит, как предал всех нас! Думаете, зачем здесь этот лже-инспектор, этот Владим Владимыч? Его

вызвал сам Горин, я видел, как он готовил данные к передаче! Сразу этим занялся, когда понял, что есть результат! Так и сказал: всё, мол, есть результат. Готовься, мол. И спросил, что я думаю о жизни на Марсе. Ты понимаешь?

Он не заметил, как перешёл на 'ты'.

Света не отнимала руку, от близости у Сухарева мутилось в голове, но он всё ещё находил в себе силы держаться в рамках.

– Он всех нас, и тебя тоже хотел спровадить на Марс! А сам остался бы здесь! Он перед Инной вчера разливался - как, мол, хорошо здесь у Средиземного моря, и как, мол, хочется ему, чтобы так было всегда! Это правда, ты сама вчера их застала, когда они... О, господи, зачем я рассказываю, ты сама всё видела!

– Это наше дело, никого не касается, - негромко и сухо было сказано в ответ, Андрей почувствовал, - она сейчас отнимет руку, сжал сильнее.

– Меня касается, потому что... Нет, ты послушай. Мы все - ладно. Мы для него никто. Ян прежде всего тебя предал. Он со всеми его потрохами слезинки твоей не стоит. Вздорный старик! На пятнадцать лет старше тебя, а туда же... Что ты цепляешься за него, как плющ за развалины? И смотри, чуть что, ударила ему в голову дурь, он тебя ногой в сторону!.. Это тебя-то... Что, Света?

Казалось, она сейчас рассмеётся: глаза блестели, дрожали уголки губ.

Но нет, не смех сдерживала. По щеке скользнула слеза, в ней синеватой искрой сверкнуло экранное мертвенное сияние.

Андрей похолодел, внутри оборвалось что-то, но остановиться он уже не мог, плевался словами:

– Зачем он тебе? После того, что случилось... Пусть бы он не вспомнил ничего. Я устрою так, чтобы мы остались здесь. Вдвоём восстановим работу. У нас получится. Известно направление, известно, что результат был, значит, можно повторить. Горин всё время держал тебя на вторых ролях, заставлял копаться в матлингвистике, но ты ведь математик, Света, я тоже - немного... И я устрою так, чтобы не разогнали институт. То есть, кое-кого придётся...

– Нет. Ничего у нас с вами не получится. Пустите, - негромко и бесцветно ответила Берсеньева.

Она поднялась, стальные ножки стула зло визгнули по кафелю.

– Почему?
– голос Андрея дрогнул, руки он не выпустил. Не сильна Света и невысока ростом. Даже если бы выпрямилась и подошла ближе, ему не пришлось бы слишком задирать голову, а так, когда она отступила в сторону, и отвернулась, глядя в пол, и вовсе казалась маленькой.

– Почему, Света, я ведь тебя...

– Нет, - перебила она.
– Не нужно больше ничего говорить, довольно. Потому у нас с вами ничего не получится, что как математик я и мизинца своего мужа не стою, а вы - тем более. Пусть он развалина, а я цепляюсь

как плющ, это никого кроме него и меня не касается. И хватит. Грязи - хватит. Мне надо идти, пустите.

– Грязи?
– Андрей вскочил.

Всё было потеряно, он сам всё сломал и понял уже - безнадёжно, но отступить не мог. Не отдавая себе отчёта в том, что делает, потянул её к себе, обнял. Она не сопротивлялась почему-то. Удивительно. Андрей, прижимая сильнее, бормотал: 'Грязи? А то, что Инна с Яном здесь, на этом самом месте, это разве не грязь?'

– Вы, кажется, что-то ей обещали, - неожиданно спокойно проговорила Берсеньева.

– Инне?
– Он чуть ослабил объятия.
– Ничего я ей не обещал. Глупая девчонка вообще любит выдавать желаемое за действительное.

Позади что-то щёлкнуло, но Андрей не обратил внимания, в ушах шумело, пульс бился в висках.

Он почувствовал слабое сопротивление, отстранился, удерживая Свету за локти, глянул в лицо. И понял вдруг, почему она не пыталась вырваться. Он был ей отвратителен. Настолько, что не смогла дать отпор, только прижимала к груди руки, как будто это могло защитить.

Кровь снова бросилась ему в голову. Её презрение, отвращение, беспомощность... Он потянул её за локти к себе, так резко и грубо, что голова её откинулась назад, как у куклы, и вдруг услышал - кто-то дёргает и выкручивает ручку двери.

– Откройте!

– Откройте, это Инна, - сказала Света. Она теперь упиралась кулачками в грудь Сухарева, отталкивала прочь. Она-то очнулась, но он ещё не опомнился и с упорством обречённого пытался силой удержать женщину. Безнадёжно.

– Откройте, или я открою сама! У меня ключ!
– прозвучало из-за двери. Выкрикнув это, Инна прекратила терзать ручку.

Некоторое время было тихо, затем скрежетнул ключ и щёлкнул замок. Сухарев оглянулся. На пороге стояла мисс Гладких, она держалась за косяк, словно боялась упасть, волосы её рассыпались.

В ту же секунду Андрей получил толчок в грудь, от которого едва не потерял равновесие, - Света окончательно пришла в себя.

– Я всё видела!
– заявила Инна, убирая со лба волосы.

'Теперь закатит мне пошлую сцену', - холодно подумал Андрей Николаевич, собираясь с мыслями.

– И слышала, - со сдержанным гневом добавила девушка, но смотрела при этом почему-то не на того, кого бы следовало обвинить, а на Свету.

– Он сказал это в запальчивости, - проговорила та, поправляя одежду, и добавила как бы через силу: - Он не соображал, что делает.

– Он - нет!
– язвительно молвила мисс Гладких.
– Зато ты прекрасно соображала! Я давно ему говорила, что ты морочишь ему голову, теперь он имел возможность убедиться.

– Да ты что, Инна!..
– попробовал вступиться Сухарев, но от него с досадой отмахнулись: молчи, мол, тебя не спрашивают.

– Ты прекрасно знала, как он к тебе относится, и пользовалась!
– продолжила Инна.
– Прикидывалась святой непорочной девой, чтобы помучить, а сама вертела им, как хотела! И добилась-таки своего, заставила!