Инварианты Яна
Шрифт:
Я сунул руки в карманы - ничего там не было кроме маленькой коробки. Спички? Но нет сигарет. А у тех двоих?
Я толкнул дверь. Лёгкая, как бумажная.
Этот, который низенький и толстый, смотрит. Как его? Вадик?.. Дима?.. Я спросил. Митя. Всё равно не помню, кто он такой. Сигарет у него нет, только трубка. А у второго? Его тоже где-то видел, но не помню, как звать. Чего он говорит, что я его не видел? Врёт. Видел точно. Неприятный тип, вылупился - разглядывает; а первый - ничего, добрый. Жаль, сигарет у него нет. А курить хочется. Говорят, если сунуть в зубы спичку, помогает.
Тот второй, неприятный тип, тоже вниз смотрит.
Подобрать, глянуть, пока он не...
Серая, маленькая, лёгкая, тускло блестит. Её вставляют, потом защёлкивают ствол. Вспомнил! Это пулька. Ружья в тире такими заряжают: разламывают - клац!
– туго идёт, потом легче - щёлк!
– вставляют пульку в дырку, берутся рядом с этой, с мушкой, и обратно - щёлк! Можно стрелять. Но сначала нужно купить пульки и выстоять очередь. В тире всегда очередь. Мы тогда с отцом заняли, выстояли, и я хотел уже взять ружьё...
***
– Танк!
– щёлкнула пулька. Красная жестяная утка упала; из-за жестяных облупленных камышей показалась другая. Вислоусый дед стрелял стоя, без упора. Он разломил ружьё, вложил пульку, защёлкнул. 'Успеет или нет?' - угадывал я. Утка подплывала к противоположному берегу, когда: 'Танк!' - дед выстрелил и уложил утку на бок. Я перевёл дух. Здорово, ни одного промаха.
– Лид, ты не дёргай, плавно, - уговаривал бородатый дядька толстую тётку с толстыми ногами. Она переступила с ноги на ногу - туфли на во-от такенных платформах, жуть!
– навалилась животом на стойку, аж юбка сзади задралась, обняла ружьё, а бородатый - тот её саму обхватил, как будто ею целился, даже глаз зажмурил, и: 'Танк!' - они выстрелили, а в ответ музыка: 'Ах, Арлекино, Ар-р-рлекино, нужно быть смешным для всех...'
– Молодец!
– хвалил бородач, а я думал: 'Чепухня, мишень самая большая, и она с упора стреляла, да ещё чуть не лёжа, да ещё он помогал, а это нечестно'.
'Есть одна награда смех! Аха-ха, ха-ха-ха, ах-ха-ха, ха!..' - надрывалась музыка. Толстоногая тётка радовалась. Смешно.
Очкарик, стоявший в очереди перед нами, отстрелялся, поправил очки и отложил ружьё.
'Сейчас я по уткам... Или по самой маленькой, где вокзал и паровоз выезжает?' - выбирал я, и взялся за приклад, но кто-то толкнул под локоть, и я рассыпал по стойке пульки. Одна даже на пол упала. Я сгрёб пульки со стойки обратно в коробку, потом полез подбирать ту, что упала, и вдруг вижу - рядом ноги чьи-то в брюках со стрелками. Не папины, папа в джинсах. Оказалось - пролез какой-то без очереди, и уже разламывает ружьё. Я ему:
– Сейчас наша очередь. Мы стояли.
– Стрелять надо было, а не стоять, - отвечает он и чем-то вонючим на меня дышит. Здоровенный. Пульку вкладывает и мне опять:
– Пока ты по полу ползаешь, я стрелять буду.
– Сейчас наша очередь, - отец ему.
– Верните, пожалуйста, ружьё мальчику.
– Пошёл ты вместе с мальчиком, не бухти под руку, - отозвался тот и: 'Танк!' - выстрелил.
– Пожалуйста, верните ружьё, - отец ему.
– Слышь, ты не понял? Пошёл ты...
– и прибавил что-то, я не разобрал, что. И смотрю, опять разламывает ружьё.
'Ах Арлекино, Арлекино!..' - опять кто-то попал в музыку, а я от этой музыки ещё больше разозлился, и ка-ак толкну этого! Но ему хоть бы хны, выпучился на меня:
– Слышь, ты чего, мелкий? Я ж сейчас тебя...
Отец меня за руку оттащил, за собой поставил и говорит этому:
– Милицию вызвать?
– Какую милицию?!
– тот в ответ ревёт.
– Слышь, козёл, пойдём со мной выйдем!
И вижу, дядька, который пульки в тире продаёт, из-за загородки своей вылез: 'Что ты скандалишь? Напился что ли?'
'И вправду пьяный, - подумал я, - вон шатается. Сейчас, отец ему набьёт морду, чтоб не лез без очереди'.
– Кто пьяный?!
– спрашивает у продавца пулек пьяный дядька и в лицо ему - ху!
– дышит.
– Это они пьяные оба. Я пульки у тебя купил, теперь буду стрелять. А они пусть ползают, подбирают.
И смотрю, он опять к стойке полез, а отец и не думает бить ему морду. Тут я не выдержал. Если папа забоялся... Я вырвался у отца, подбежал, схватил коробку с пульками у того пьянчуги и - шурх!
– на пол их все.
И говорю:
– Это ты ползай, подбирай. А мы будем стрелять. Наша очередь.
Он только рот раззявил. Стоит, качается, на меня гадостно дышит и пучит глаза.
Тут меня кто-то опять за руку. Отец. Схватил крепко - не вырваться, потом берёт со стойки нашу коробку с пульками, суёт пьяному и говорит: 'Вот, возьмите'. А потом без слов меня из тира утаскивает. И в спину нам музыка: 'Аха-ха, ха-ха-ха, ах-ха-ха, ха!' - как будто надо мной смеётся.
Обидно мне стало: наши пульки этому отдал, морду бить забоялся, уток пострелять не дал... Чуть слёзы у меня от злости не брызнули, но я прикусил губу. Теперь, думаю, не на кого больше надеяться, раз он не самый сильный.
Он шёл и что-то говорил, мол, кулаками ничего не решишь, надо головой думать и с людьми разговаривать, а не пульки по полу разбрасывать, но я нарочно не слушал. Потому что, если он не самый сильный, значит, и не самый умный. Выходит, не на кого больше надеяться, думать надо самому.
Зажглись фонари, вокруг них закрутилась мошкара.
Длинный парень в морской форме, когда мы шли мимо, чиркнул спичкой. Лицо его на миг осветилось, взлетело облачко дыма. Запахло куревом.
'Стать бы сразу взрослым, - с тоскою подумал я.
– Тогда можно было бы...'
***
Горина получилось спровадить в душевую легко. Он кивнул, когда Синявский сказал, что сам соберёт пульки, и без слов скрылся за дверью. Володя отметил, что после происшествия со спичечным коробком с координацией движений у больного стало значительно лучше. Вдобавок, перед тем как закрыть за собой дверь, Горин спросил психофизика: 'Митя, то место, где я спал, это Пещера Духов? Правильно? А тоннель... этого, как его?.. Нет, не помню'. Он махнул рукой и скрылся за дверью.