Инженер Петра Великого 2

Гросов Виктор

— Но, ваше сиятельство, — заискивающе начал чиновник, — имелись веские подозрения… улики… донесения… Мы обязаны были проверить…

— Проверить?! — голос Брюса не стал громче, но аж морозом по коже драло. — Дознание ведут по правилам! А не хватают нужных государству людей посреди дня по фальшивым доносам! Улики ваши шиты белыми нитками! Записки мастерового, где он об улучшении оружия радеет, вы за шпионские донесения выдать хотите! Монеты заморские, что ему уже подкидывали пойманные на воровстве негодяи, опять в деле! Это не дознание, господа, это

фарс! И интрига! И я намерен доложить об этом самому Его Величеству! А также о том, кто сей фарс устроил и кому он выгоден!

Чиновник и следователь аж переглянулись. Угроза доложить Царю, да еще и намек, что Брюс знает (или догадывается), кто за всем стоит, сработала. Физиономии у них вытянулись.

— Ваше сиятельство… мы лишь долг исполняли… — промямлил чиновник.

— Ваш долг — настоящих изменников ловить, а не дела на честных слуг Государя стряпать! — отрезал Брюс. — Фельдфебель Смирнов немедленно освобождается под мое личное поручительство. Я забираю его с собой. А вы, господа, — он обвел их тяжелым взглядом, — готовьте подробный рапорт о сем недоразумении. Я лично его рассмотрю. И горе вам, если я найду там хоть малейшую ложь или попытку выгородить истинных виновников!

Он повернулся к нам. Орлов вытянулся в струнку. Я тоже попытался как-то выпрямиться.

— Поручик Орлов, проводите фельдфебеля Смирнова до моей кареты. И проследите, чтобы ему препятствий не чинили.

— Слушаюсь, ваше сиятельство! — козырнул Орлов.

Мы вышли из этого жуткого здания на воздух. Питерский ветер мне показался слаще любого вина. Карета Брюса стояла у крыльца. Лакей распахнул дверцу.

— Садись, Петр, — сказал Орлов, подталкивая меня. Федька юркнул на облучок рядом с кучером.

Карета тронулась. Я откинулся на мягкое сиденье. Свободен! Но радости особой не было. Как-то давило все пережитое, и мысль, что был на волосок от гибели. А главное — враг-то мой так и остался невидимкой, не пойманным.

Когда подъехали к дому Брюса, граф уже ждал в кабинете. Жестом отпустил Орлова, а меня усадил напротив.

— Ну что, Смирнов, — начал он без всяких предисловий. — Легко отделались. На этот раз. Но вы должны понимать — это только начало. Те, кто за этим стоит, не успокоятся. Вы им как кость в горле. Ваши успехи, ваши машины… Всё это им мешает. Будут бить снова, и бить будут больнее.

— И что же делать, ваше сиятельство? — спросил я, хмуро глядя перед собой.

— Делать свое дело! — хмыкнул Брюс. — Строить станки, лить пушки, улучшать замки. Результат — вот ваше лучшее оружие против них. Чем больше пользы вы государству принесете, тем сложнее им будет вас тронуть. Но при этом — удвойте, утройте осторожность! Не верьте никому! Проверяйте всё! Держите язык за зубами! И помните — второго шанса я вам, возможно, дать уже не смогу. Если снова попадетесь — пеняйте на себя. Идите, Смирнов. Отдыхайте. А завтра — за работу. Государство ждать не будет.

Я вышел от Брюса как выжатый лимон. Он прав, расслабляться нельзя ни на секунду.

Обратно на Охту мы с Орловым тряслись

в коляске молча. Поручик, видать, тоже переваривал слова Брюса и понимал, насколько всё серьёзно. Сказал только коротко, что строго-настрого прикажет Шлаттеру насчёт моей безопасности и чтоб работе моей никто не мешал. И чтоб я сразу к нему шёл, чуть что не так.

Когда наша колымага вкатилась на завод, я сразу нутром почуял — воздух другой. Двор, обычно шумный, галдящий, показался каким-то притихшим, настороженным. Мужики, завидев коляску Орлова и меня рядом, шапки ломали, кланялись, но глаза в сторону и — шмыг мимо. Ни улыбок, ни обычных шуточек. В воздухе висели напряг и страх. А может, просто дикое любопытство?

Слухи про мой арест и такое же внезапное освобождение, да еще что сам Брюс меня вытащил, разлетелись по заводу мигом, как зараза. И народ реагировал по-разному. Кто-то, небось, струхнул — раз уж такого, как я, почти царского любимчика, могли запросто сгрести да в Преображенский приказ упечь, то что про них, простых работяг, говорить? Лучше держаться от этого Смирнова подальше, от греха. Другие, кто мне завидовал или зуб имел за мои новшества, наверняка руки потирали, когда меня взяли, а теперь зубами скрипят, что я снова тут, да еще и под крылом у Брюса, еще крепче прежнего. А третьи, поди, просто не догоняли, что к чему, и решили не лезть.

Тяжелее всего было видеть своих. Когда я вошел в мастерскую (теперь уже тройную, расширили ж!), там — тишина гробовая. Федька, Ванюха, Гришка, слесаря Иван да Семен, старик Аникей — все замерли у верстаков, смотрят на меня — и радость в глазах, и страх, и растерянность полная. Лица кислые, поникшие. Ясно было: пока меня таскали, их тут прессовали, стращали, а может, и подмазаться пытались, чтоб настучали на меня.

— Здорово, мужики! — сказал я как можно бодрее. — Ну что, заждались? Работы — непочатый край!

Молчат, переглядываются. Первым Федька очухался.

— Петр Алексеич! Родненький! Вернулись! А мы уж думали… — осекся, не договорил.

— Думали, что меня шведам продали? — усмехнулся я криво. — Не дождетесь! Недоразумение вышло, да. Гады да завистники хотели палки в колеса вставить. Да только правда на нашей стороне. Сам граф Брюс за меня вступился, а Государь наш интриганов не жалует. Так что работаем дальше! С удвоенной силой! Царский заказ выполнять надо!

Я обвел их всех строгим взглядом.

— Слушайте сюда внимательно! Время сейчас такое — ухо востро держать надо. Враги не дремлют, будут пакостить. Исподтишка, слухи распускать, работу тормозить. Так вот, запомните! Кто языком мелет лишнее или с мутными типами водится — спрос будет строгий, без дураков! А кто честно пашет, дело свое знает — того и я не забуду, и начальство отметит. Мы тут не в бирюльки играем, а оружие для победы куем! Понятно?!

— Понятно, Петр Алексеич! — хором выдохнули они.

Мой напор, да еще с именами Царя и Брюса, сработал. Врубились, что я не сломался, что сила за мной по-прежнему, и надо работать.