Ищите ветра в поле
Шрифт:
— Ну вроде бороды на щеках.
— Нет, — засмеялась она. — Какая борода. Ему шестнадцать и всего-то. Не бреется еще.
Нет, конечно же, не Захарьинский.
— Живет где он?
— За рекой в Артемове. В проулке, как с моста сойдете. У пруда дом с голубыми наличниками.
Костя оглянулся на товарищей:
— Надо идти.
Македон чуть улыбнулся:
— Меня ругал за трактир, а сам отвлекаешься...
Костя только вздохнул: что поделать — и верно, они ведь сотрудники милиции, не пройдешь мимо преступления.
— Думаете, он дома? — нерешительно спросил он толпу.
— Да где же
— Собирался он погулять в городе Питере. Рассказывал часто. Так не уехал еще, поди. До вечернего поезда не скоро. А пешком он не пойдет. Он в пастухах ходит, а пастухи пешком не любят. Они баре у нас, пастухи-те, — с какой-то обидой добавил он. — Как же, все кланяются, мою коровку получше пригляди и покорми... Баре они у нас, так что подводы будет ждать...
Они вышли из дома, спустились к реке и по бревенчатому мостику перебрались на другую сторону. В Артемове было тихо и спокойно. Кричали петухи, стукал где-то молоток, отбивая косу.
— Вот ведь как — убит человек, а здесь тишина, — проговорил сердито Македон.
Они подошли к дому, остановились.
— Наганы, может, приготовить? — обернулся Костя к товарищам.
— Обойдемся, — ответил Македон и решительно шагнул в низкую дверь. Костя вошел следом и увидел сидевшего за столом паренька с раскинутыми темными волосами, с вылупленными глазами. В рубашке, расстегнутой до пояса. Он сидел за столом и ел кашу. Увидев вошедших, отложил ложку и обернулся к женщине, стоявшей со сложенными на груди руками возле печи.
— Эй, мамк! — проговорил хмуро, — вот те и гости. Может, звать меня на поезд?
Македон подошел к нему, подсел рядом, с другой стороны встал Костя, приглядываясь к потному лицу, к спокойным глазам:
— Это чё вы? — так же хмуро буркнул парень. — Эй, мамк! — снова обернулся он. — Подводу не заказала ты?
— Не заказала, Миша, — тихо сказала женщина и заплакала. И тогда парень тоже заплакал, — кажется, он понял теперь, что за люди в доме.
— Что плачешь? — спросил Македон. — Старика жалеешь?
— Жалко, — сказал парень, размазывая слезы на щеках. — Если бы он рыпался или ругался. А он говорит: «Вот ты и пришел». А сам сел на лавку, голову опустил и руки положил на колени. «Ну, ищи тогда. Только сначала стукни...» Ну, я и стукнул...
— Чем ты его? — спросил Костя.
Мать зарыдала, парень оглянулся на нее:
— Да вот, — он показал на большую медную ступку, стоявшую у порога. — Пестиком...
— Как просто, — задыхаясь от отчаяния, закричал Костя. — Ты взял пестик, которым растирают сахар, пришел и убил человека — и сидишь ешь, да еще собираешься в Питер.
— Давно хотелось в Питер, — тихо ответил парень. — Погулять там. Рассказывали много.
— Вставай, — приказал Костя. Он оглянулся на товарищей: — Что с ним делать будем?
У избы уже собрался народ, — наверное, заметив троих незнакомых людей. Послышался стук копыт, пожилой мужчина в брезентовой накидке, картузе вбежал в избу:
— Ага, вот он где! — закричал, шагнув к парню. Увидел агентов и осекся, снял картуз. — Вот ведь беда какая, товарищи.
— Признался он, — ответил Костя. — Составляйте протокол... — Он вывел волостного милиционера в сени, сказал: — Мы по поводу бежавших.
—
— Есть о них вести?
— В Марфине ограбили церковь неизвестные. Похоже, что из тех...
— Далеко до Марфина?
— Верст пятнадцать. Подводу сейчас найду. Вам надо быстрее туда.
— Еще и как быстрее, — вырвалось у Кости.
Глава пятая
1
На сход в избу Брюквина каждый тянул с собой кто табуретку, кто еловый чурбачок, кто скамеечку. Потому как в избе у Антона одна лавка да табурет. Набились и до приезда землемера завели изматывающий разговор о быке сначала, потом о потравах. Еще о быке говорили мирно и сошлись быстро, как держать лето, а вот до потрав дошло — ну не сход, а кулачная масленица. Один грозит загнать соседскую лошадь к себе в хлев и уморить ее, потому что травит клевер, сосед советует огородить и грозит иском в уездный суд. Третий жалуется на овец, которые всегда найдут лазейку в заборе, четвертый ругает коз, которых расплодили в деревне, что тараканов на печи... Дым табачный, гул голосов, скрип табуреток. Хлопки дверей... Но это было не главное. Главное — широкополосица, которую должен привезти с приговором Демин, а он задерживался что-то.
Остальной народ тоже не усидел дома — двинулся к избе.
Парни засели на колодце, вокруг очепа, стакнувшись лбами над картами. Только и слышалось: «четыре сбоку, ваших нет», «дай в прикуп», «крой его по балде фантом»...
Девицы разгуливали под ручку вдоль улицы. Одна наряднее другой. Лузгая семечки, распевая негромко частушки, кружили вокруг избы. Время от времени та или другая исчезали ненадолго, появляясь снова в другом уже наряде.
Тогда бабы на завалинке переговаривались:
— Тайка-то Болонкина третий раз переодевается. Ишь, накопили добра... А кохта-то, кохта-то...
— Браслет-то, глянь, не иначе как с серебра...
— Чать, посеребренный, жирно больно серебро пялить на народ.
Трофим тоже пришел на сход, сел на поваленные возле избы жерди, рядом со стариками Захаром и Лаврентием. Оба безгодовые, глухни и матерщинники. Только и слышалось:
— Я те вот что скажу, Захарка...
Далее следовала брань. Отвечал ему Лаврентий, не расслышав толком, что сказал Захар:
— Нет, ты меня послушай...
И следовало подобное. Оба низенькие, с короткими бородами, только у одного — рыжеватая, у другого — белее снега. Оба в валенках, с посошками. Не усидели дома, приковыляли, хотя никто их и не звал. Сидящие рядом посмеивались на их разговор, иной пытался урезонить. На это дед Захар отвечал, почесывая затылок:
— Вот-вот...
Его так и звали, издавна еще, «вот-вот». Что бы ни услышал, обращенное к себе, неизменно отвечал: «вот-вот».
Трофим сидел понурый, то и дело взглядывая в конец прогона, из которого должен был появиться землемер Демин. Уж лучше бы он не приезжал. Это надо же, именно сейчас, летом. Хотя бы в Михайлов день, аль даже к покрову. К тому времени Никон Евсеевич рассчитался бы с ним, и сидел бы Трофим тогда в своей деревне, а не в Хомякове, смотрел бы, как брат накладывает на крышу железную кровлю. Смотрел бы и радовался, а то бы и поработал вместе с ним.