Исход Авроры
Шрифт:
Я закрываю здоровый глаз. Во рту соль и медь. Пытаюсь подняться.
Пытаюсь дотянуться до своего упавшего пистолета. Пытаюсь…
– Тайлер.
Она стоит надо мной, и при виде нее у меня разрывается сердце. В ее радужках горят два крошечных ослепительно-голубых цветка. Ее униформа залита кровью. Я вижу очертания той девушки, которой она была раньше – линия губ, татуировка в виде феникса на шее. Но затем мой взгляд скользит к этим длинным колючим щупальцам, торчащим из разорванного рукава там, где должна быть ее рука.
На
– Ты с-спасла меня.
Она опускается на колени рядом со мной, глядя на меня своими глазами, которые когда-то были карими. Они все еще наполнены той же любовью, что она питала ко мне.
– Ас всегда на стороне своего Альфы, – улыбается она.
Я чуть не плачу, всхлипываю, когда она протягивает руку и проводит кончиком пальца по моему обожженному лбу, по искалеченной щеке.
Интересно, это я каким-то образом до нее достучался? Осознала ли она, кем стала? Голос у меня – дрожащий шепот, когда я спрашиваю:
– Почему?
– Неужели не понимаешь? Я люблю тебя, Тайлер. – Она улыбается, бесконечно грустная, бесконечно нежная. – Значит, и мы тебя любим.
Она поднимается на ноги, убирая руку-плеть, и идет обратно к терминалам. Я с трудом поднимаю голову и наблюдаю за ней сквозь пар и красные вспышки. Ее пальцы быстро пробегают по кнопкам управления, и противопожарная дверь с грохотом опускается, запирая нас внутри помещения с тяжелым стуком.
– Ч-что… – Я вздрагиваю, придерживая внутренности, грозящие вывалиться наружу. – Что ты д-делаешь?
Она продолжает печатать, освещение становится ярче, пол трясется сильнее.
– Собираюсь положить этому конец.
Я хмурюсь, пытаясь подняться.
– Но… ты…
– Мы хотели быть «нами», Тайлер. – Горящие голубые глаза смотрят на меня сквозь клубящийся пар и сгущающуюся тьму. – В самом конце. Ты заслуживаешь «нас».
– Кэт… – шепчу я с разбивающимся сердцем. – Т-ты тоже умрешь.
– Нет. – Она качает головой, в ее глазах блестят слезы. – Умрет лишь эта плоть. Но мои воспоминания, мои мысли, моя любовь будут жить. Мы бы хотели, чтобы ты был здесь, с нами. Мы бы хотели, чтобы ты понял.
– Кэт…
– Мы будем скучать по тебе, Тайлер. Очень, очень сильно.
Я пытаюсь встать, сквозь пальцы сочится кровь, но боль невыносима. Я ползу к ней метр или два, липкие красные пальцы царапают металл, ногти ломаются. Увы, я слишком сильно ранен. Потерял чересчур много крови.
Думать трудно. Дышать трудно. Трудно не обращать внимания на то, как станция разваливается на части, на мысли о том, что мои друзья, моя семья, все, что мы отдали и потеряли, заканчивается вот так. Трудно просто думать, думать, думать.
–
Я кашляю кровью, с трудом сглатываю и киваю.
– Мне жаль, – выдыхает она. – Скоро все пройдет, Тай.
Я тянусь к ней, сжимая окровавленные пальцы. Пытаюсь заговорить, но вместо этого задыхаюсь. Я не хочу умирать здесь. Только не так. И я так боюсь этого, так боюсь умереть в одиночестве, что на какое-то мгновение задумываюсь, каково это – быть единым целым с Ра’хаамом.
Ведь, как я понимаю, это и есть Ра’хаам.
Никогда не быть одиноким.
Я подзываю ее ближе. Шепчу:
– По… п…
– Что? – спрашивает она.
– П-поцелуй, – шепчу я, – …на прощание?
В ее глазах блестят слезы, она перестает печатать. Я слышу тяжелые удары по запертым дверям. Слабые голоса. Наконец-то звучит сигнал тревоги. Но я знаю, уже слишком поздно. Слишком поздно. Они никогда не доберутся сюда вовремя.
Кэт движется ко мне сквозь тьму – маленькая черная тень, внутри которой есть тень побольше, такая огромная и голодная, что готова поглотить звезды.
Она опускается на колени рядом со мной. Смотрит мне в глаза.
– Поцелуй м-меня, – умоляю я ее.
Кэт вздыхает, из ее сияющих глаз текут слезы. И, проведя пальцами по моей щеке, она наклоняется и прижимается губами к моим губам. На мгновение я снова в том отеле, с ней, в ту единственную ночь, которую мы провели вместе. И вся любовь, что она питала ко мне, любовь, сиявшая в ее взгляде, разбивается вдребезги точно стекло, когда я говорю ей, что мы не должны и не сможем быть вместе после этого.
Я должен был любить ее сильнее. Должен был любить ее по-настоящему. И я пытаюсь сказать ей, изо всех сил, что у меня еще остались, прижимаясь губами к ее губам, открывая свой разум и переплетаясь с ее разумом, что мне жаль.
Я люблю тебя.
А после вонзаю нож прямо ей в шею.
Она отшатывается, глаза-цветы широко раскрыты, из горла хлещет кровь. Но клинок Саэдии острее бритвы, лезвие из моноволокна и сильдратийского сплава легко проходит сквозь мясо, артерии и кости.
Я наношу удар за ударом, пораженный выражением обиды, боли и ярости в ее глазах. Она, спотыкаясь, опускается на корточки, хлещет темная кровь. Из краев колотых ран торчат крошечные усики, бледные и окровавленные, слепо извивающиеся в воздухе.
Щупальца вместо руки вспыхивают, обвиваясь вокруг моей шеи, но Кэт падает, прежде чем они успевают сжать меня. На ее бледнеющем лице виден шок, ноги слабо дергаются, каблуки стучат, дыхание прерывистое.
Она пытается заговорить. Вместо этого задыхается. Смотрит на меня горящими глазами.