Искатель, 1998 №10
Шрифт:
— Вы, господин комиссар, не придавайте большого значения моей болезни ни в коем случае. В виде исключения моя покойная сестра на этот раз была права… я был пьян как свинья. Иногда я бываю таким, когда сильно напьюсь.
Из дальнейших вопросов и ответов выяснилось, что, разумеется, Аларик Гуннарсон субботним вечером между одиннадцатью и четвертью двенадцатого ни на минуту не оставался один. Практически до самой половины двенадцатого он был в окружении всего собравшегося в доме общества, затем Йерда и Турвальд ввели его в дом, потом
— Хотя, — сказал Аларик, — перед тем, как свалиться в кровать, я наверняка побывал в туалете.
— Да-да, — подтвердила Йерда, — но я все время ждала тебя у двери. Ты едва мог самостоятельно передвигаться, кутила ты этакий!
Они нежно улыбнулись друг другу. Но у Кристера был в запасе еще один вопрос.
— Правда ли, что вы, господин Гуннарсон, потеряли свой маленький прекрасной работы карманный хрустальный флакончик?
— Нуда, к сожалению, это правда.
Аларик получил этот флакончик по наследству и очень дорожил им. Обычно флакончик стоял на комоде в гостиной, и там же он находился в прошлое воскресенье, когда молодежь собралась у них и все пили кофе. А вечером — исчез.
— Молодежь? А кто же там был?
— Хедвиг и Виви Анн, и Турвальд, и Йерк.
— Кто-нибудь из них мог стащить флакончик?
— Да-а, — ответила Йерда. — Кто угодно мог, пожалуй, это сделать. Но зачем кто-то из этих стал бы это делать?
Кристер не стал ничего объяснять. И вообще, ни слова больше о хрустальном флакончике Аларика не было сказано, пока мы не вернулись в пять часов в дом тети Отти. Там нас ожидало сообщение о том, что Кристеру нужно позвонить в лабораторию судебной медицинской экспертизы.
Он позвонил и стал слушать и записывать то, что ему говорили. Лицо его приобретало все более сконфуженное выражение. И когда он положив наконец телефонную трубку, рассказал мне, в чем дело, я от всего сердца разделила его изумление.
— Анализ содержимого на дне флакончика Аларика ясен. Большая часть — вода… вообще-то вода дождевая, которую, надо понимать, пытались выплеснуть из флакончика в какую-нибудь бочку с водой. Но эти флакончики прополоскать не так-то легко, и там имеются также разбавленные остатки другой жидкости.
— И?..
— Это — грибной яд. И наш лаборант клянется, что речь идет главным образом о сморчках. Но ядовитый сморчок — гриб весенний, а сейчас у нас на дворе уже давно август.
Глава девятая
— Яд сморчка в жидкой форме. Весенние сморчки в предосеннем месяце августе…
Еще произнося эти обескураживающие слова, Кристер Вийк снова потянулся к телефону. Мало-помалу я поняла, что тот, кто на этот раз прочитал несколько длинных лекций на другом конце провода, был эксперт по судебной медицине доцент Альгрен. Кристер задавал вопросы и записывал ответы, спорил, и термины, такие, как мускарин, атропин,
— Правильно! Все правильно!
Но мне уже надоело то, что я ничего не понимала.
— Что правильно? Неужели Алырен обнаружил яд сморчков в желудке Адели Ренман?
— Нет, все не так-то просто. Во-первых, еще не совсем ясен результат вскрытия, а во-вторых, создается впечатление, что именно яд сморчков чрезвычайно сложно обнаружить в организме человека. Яд состоит из серной кислоты, и только благодаря самым последним достижениям аналитической химии лаборатории удалось установить его наличие в содержимом на самом дне хрустального флакончика. Алырен снова попытался сделать анализ мочи и содержимого желудка теперь, когда ему известно, что надо искать.
— А если — ошибка?
— Это, вероятно, не играет столь большую роль. Серную кислоту обнаружить трудно, но симптомы, который она вызывает, совершенно характерные. От шести до десяти часов после приема начинаются рези в животе, тошнота, боли и рвота, затем — слабый и учащенный пульс, удушье и судороги. Этот яд отравляет кровь, что приводит к распаду красных кровяных телец, и это, в свою очередь, вызывает пожелтение кожи и белков глаз. Аль-грен как раз констатировал такую желтизну у трупа.
Я с содроганием вспомнила устрашающе-желтое лицо умирающей Адели и сказала точь-в-точь, как недавно Кристер:
— Да. Правильно!
Затем в памяти навязчиво всплыла другая картина, и я быстро добавила:
— Но глаза ее были потрясающе странными в субботнюю ночь, когда она собиралась сразиться в бокс с Осборном. Тогда я обратила внимание не на белки ее глаз, а на сами зрачки… расширенные и экзальтированные настолько, что глаза стали неестественно черными. Это тоже из-за яда сморчков?
— Нет, — медленно ответил Кристер, — и максимально расширенные зрачки и похожее на опьянение состояние берсеркера больше напоминает об отравлении атропином. Но лаборант объяснил также и это. Во флакончике Аларика сохранилась, главным образом, серная кислота. Но там был также известный процент мускарина и ядовитого алкалоида, обладающего таким же воздействием, как атропин. И лаборант убежден, что оба эти яда извлечены из других грибов, пользующихся весьма дурной славой, а именно — из оранжевых мухоморов.
— Чем больше фактов я узнаю, тем меньше понимаю, — недовольно сказала я. — Почему нельзя довольствоваться либо сморчками, либо мухоморами? Каждого их них, вероятно, достаточно для того, чтобы лишить людей жизни. Неужели так уж необходимо все осложнять?
— Вероятно, — сухо заметил Кристер, — это человек хотел увериться вдвойне в эффекте своих действий.
— А Хедвиг никогда не упоминала о том, что Йерк Лассас был весьма сведущим знатоком грибов? — добавил он.
— Да-а! Ты думаешь?