Искатель, 1998 №10
Шрифт:
— Разве тетя Отти не писала тебе что-то по початую бутылку черносмородинной наливки в синем угловом шкафу?
— Да, писала и напомнила про эту бутылку, когда говорила с Метой по телефону. Мол, если с нами что-нибудь стрясется, можем подкрепиться. Видно, она это делала в торжественных случаях или при неприятностях.
Эйнар радостно пошел в гостиную и открыл дверцу синего шкафа в народном стиле.
— Здесь нет никакой бутылки! — разочарованно воскликнул он. — Только рюмки и чашки остинского фарфора. А полка, где могла стоять заветная бутылка, пуста.
К
В письме, которому я придавала столь большое значение…
В понедельник стояла прекрасная погода. Поскольку Кристер должен был вскоре приехать на своей машине, Эйнар взял наш «Опель» и покатил в город.
— Берегите себя, — попросил он, и его карие глаза взглянули вдруг на меня нежно и тревожно, — я постараюсь вернуться как можно скорее.
Я попыталась успокоить его, сказав, что если здесь поблизости и обретается убийца-отравитель, мы не представляем для него никакого интереса.
В три часа дня я надела белый купальник и пошла на пляж. Дул легкий ветерок, светило солнце, поверхность озера сверкала, переливаясь тысячью оттенков. Плавая, я обогнула мыс, отделявший берег нашего участка от берега усадьбы Ренманов, и, услышав, что кто-то, лежащий на понтоне, зовет меня, поплыла туда.
На понтоне загорала в одиночестве Виви Анн. В мокром, облегающем тело купальнике она казалась тощей, словно подросток. Черные как смоль волосы висели спутанными прядями, а обычно капризно надутые губы улыбались. Она весело сказала:
— Тедди поехал в магазин, и мне здесь скучно одной.
Она вытянулась на спине и продолжала:
— Вы были так добры, спасибо, что пришли помочь Хедвиг, когда это случилось с мамой. Подумать только, как быстро… Накануне здоровая, энергичная, властная, а на другой день — мертвая, застывшая как камень, беспомощная.
Я решила, что банальные слова утешения неуместны, и неловко пробормотала:
— Должно быть, очень трудно сознавать, что ее уже нет.
Виви Анн кивнула и ответила:
— Да, я как раз лежу и пытаюсь разобраться в своих чувствах. Мама умерла, а мне кажется, что это сон… Что все это неправда, и что скоро я проснусь. Но хуже всего, что я не знаю, хочу ли проснуться и узнать, что она жива.
Она приподнялась на локте и, глядя на меня, взволнованно продолжала:
— Конечно, без нее будет пусто, ужасно пусто. Дача без нее… квартира в городе… только Хедвиг и я. Это даже трудно представить… Мне уже не хватает ее голоса, жестов, ее бесконечных идей, которые освобождали меня от необходимости что-то придумывать. И все же…
Она села так резко, что большущий понтон закачался.
— И все же было бы нечестно отрицать, что самое сильное чувство во мне — ощущение свободы. Ты понимаешь? Облегчения!
Она
— Ах, ты понятия не имеешь о том, какая она была. Она ела меня поедом. И Хедвиг тоже. У меня не было своей собственной личной жизни. Если мама говорила: «Сейчас мы пойдем в ЭнКо[9] на ланч», двадцатипятилетняя Виви Анн должна была немедленно бросить книжки и тетрадки и накануне экзамена послушно плестись за мамочкой в Эн Ко. Она выбирала для меня одежду, мои, с позволения сказать, развлечения, друзей ее собственного возраста. У меня никогда не было настоящего друга, я не имела права его заводить до тех пор, пока… Ты, наверно, в ужасе от моих слов?
Она заметила, что я восприняла это спокойно и по непонятной причине еще более распалилась:
— Она считала, что нам с Хедвиг живется прекрасно, что мы должны вот так, всю жизнь прозябать рядом с ней. Ее не волновало, что мы просто гнием на корню. Ты бы видела, как она реагировала, когда я сказала, что собираюсь обручиться. Можно было подумать, что она спятила. Но она была в здравом уме. Нормальная мать радуется, когда ее дочь хочет привести в дом хорошего зятя, разве нет?
— Бывает по-разному, — осторожно заметт ла я, — вкус детей не всегда совпадает с вкусом родителей.
Я сказала не «матери», а «родителей», чтобы ввести ее мысли в новое русло.
— О, нет! Папа полюбил бы его! Он понял бы, что я наконец нашла человека, который любит меня и может сделать меня счастливой. Он не стал бы из чисто эгоистических побуждений стараться разлучить нас, мешать мне.
— Кто собирался мешать тебе? — Из воды вынырнула светловолосая голова Турвальда Бьерне. — Доверься мне, и я убью этого негодяя.
Улыбка осветила лицо Виви Анн, сделав его красивее.
— Ясное дело, мама. Кто же еще? Я рассказала Фее о том, как она приняла известие о нашей помолвке.
Он влез на понтон — загорелая фигура в белых плавках, солнечные очки в черной оправе. Я вспомнила нашу встречу несколько дней назад, когда он в присутствии Виви Анн напропалую флиртовал со мной и с Метой. А Мета рассказывала, что он в субботу вечером целовал ее в саду Ренманов. Неудивительно, что Виви Анн строила кислые мины, когда мы шутили о любовных свиданиях под звездным небом. Только это как-то не шло к роли влюбленного жениха.
Но в это утро он был внимателен к Виви Анн и серьезен. Он быстро чмокнул ее в щеку мокрыми губами и изрек:
— Нет худа без добра, гласит мудрая пословица. К глубокой скорби по Адели, безусловно, примешивается ощущение освобождения и радости. Конец нашим тайным встречам и слезам…
Виви Анн села возле жениха, скрестив ноги в позе Будды, и откровенно заявила:
— О глубокой скорби ты вряд ли можешь говорить. Хотя ты наиболее терпимо переносил ее капризы.
— Быть может, потому, что я меньше других общался с ней, дорогая.
Они оба не скрывали своего отношения к покойной, и я сочла уместным задать им несколько вопросов: