Искатель, 1998 №7
Шрифт:
На экране вовсю веселилась компания Игаля Шилона[10], прикалываясь к ни в чем не повинным случайным прохожим. Когда Розовски включил программу «Фисфусим», они как раз отвлекли внимание строгой чопорной старушки дурацким вопросом, и, пока старушка добросовестно пыталась ответить, заменили карликового шпица на ее поводке здоровенным мастифом. Складчатая морда великана выражала типично еврейскую мировую скорбь. Телехулиганы мгновенно испарились, старушка, бросив взгляд на преобразившуюся собаку, обратилась в соляной столб и, похоже, мастифу ее стало жалко. Он неторопливо подошел к обалдевшей собаковладелице
Натаниэль с внезапно пробудившимся интересом ждал развязки. Вообще это была единственная программа, которую он смотрел без внутреннего протеста. Но досмотреть ему не удалось. Как всегда, в самую неподходящую минуту зазвонил телефон. Он попытался дотянуться до аппарата, но для этого ему пришлось встать и отвернуться от экрана.
— Алло?
Длинный гудок. Розовски с неприятным интересом посмотрел на трубку. Но звонки продолжались. Тут он сообразил, что звонит не домашний телефон, а сотовый. Обругав себя за тупость, а неизвестного — за нахальство, Натаниэль поднес аппарат к уху.
— Натан? Это ты? Ты еще на работе?
Никогда еще голос Зеева Баренбойма не вызывал в Натаниэле столь активного раздражения.
— Идиот… — буркнул он.
— Что? Извини, очень плохо слышно. Ты на работе?
— Нет, я не на работе, — внятно сообщил Розовски.
— Дома? А я, на всякий случай, позвонил по сотовому — мало ли где ты можешь быть. Так ты дома?
— Нет, не дома.
— А где? — растерянно спросил Зеев.
— Нигде, — сказал Натаниэль. — У меня вообще нет телефона.
Баренбойм озадаченно помолчал, потом спросил:
— А с кем я говорю?
— С самим собой, — загробным голосом ответил Натаниэль. — Я — твой внутренний голос. Поставь все свои сбережения на красное, после чего можешь выброситься из окна.
— Из какого окна? — спросил Баренбойм.
— Ой, как трудно в Израиле без чувства юмора… — Розовски сморщился, как от зубной боли. — Слушай, Зеев, или говори, что случилось, или отключайся. Дай отдохнуть, я только-только душ принял. И потом, ты мешаешь мне смотреть любимую передачу, — он скосил глаза на экран телевизора. Там боевая бабуля расправлялась с вернувшимися телехулиганами сумкой и руками, те уворачивались и хохотали, оба пса прыгали. В общем, было весело.
— У меня к тебе дело, — наконец сообщил Баренбойм. — Понимаешь, у меня сегодня был посетитель.
— Очень интересно, — сказал Натаниэль. — У меня они каждый день бывают.
— Понимаешь, сегодня я видел Бройдера, — сказал Баренбойм. При этом у него голос очень напоминал голос Горацио, сообщавшего датскому принцу о явлении его отца. Что Розовски не замедлил отметить.
— Покойника? — деловито осведомился он. — На нем треугольная кипа и серый походный тал лит… Да, подгнило что-то в датском, то бишь еврейском, государстве. Не ешь на ночь индюшачьи ножки.
— Я серьезно, — обиженно сказал Баренбойм. — Ты меня совсем запутал. А тут дорога — как на войне, не знаешь, в какую воронку угодишь.
— Ладно, я просто расслабляюсь. Шучу. Значит, был у тебя в гостях покойник, — сказал бодрым голосом Розовски. — Ну, нормально, с кем не бывает. И как он, хорошо выглядит?
— Он выглядит нормально, — грустно ответил Зеев. — Он выглядит так, как дай Бог нам с тобой выглядеть. И видел я его не во сне, а наяву. Я
— Вот как… — Несколько искусственная веселость Натаниэля мигом испарилась. — А как он попал к тебе в машину? — спросил он уже посерьезневшим голосом.
— Год назад мы с Шмуликом были соседями. Это сразу после того, как я съехал с первого адреса, из этого дома, — напомнил Баренбойм. — Наум не знал нового адреса и пришел по старому, то есть на нашу лестничную площадку.
— Он что, ничего не слышал о смерти Шмулика?
— Почему? Слышал. Но… понимаешь, какая штука, Натан, — Баренбойм понизил голос, — он не может найти, где его похоронили.
— Почему?
— Потому что «Хевра Кадиша» не хоронила Шмулика. Хоронила какая-то благотворительная организация, занимающаяся похоронами неев-реев. Теперь понял?
— Понял, — он ровнехонько ничего не понял.
— Так что, мы можем прийти?
Во взгляде, которым Розовски окинул гостиную, царили неизбывная тоска и прощание с возможностью отдохнуть, а выражение лица, как ему самому казалось, очень походило на выражение морды давешнего телевизионного мастифа. Тем не менее он ответил:
— Можете.
— Чем могу быть полезен? — спросил Розовски после обмена приветствиями. Наум Бройдер, благообразный пожилой мужчина в черном костюме и черной кипе, с цицес, выглядывавшими из-под длиннополого пиджака, ответил не сразу. Его взгляд настороженно скользил по скромной обстановке Натаниэля, задержался на мгновение на фотографии Йосефа. Чувствовалось, что он несколько смущен необходимостью общения с частным сыщиком.
— Ну-ну, — сказал Розовски. — Бояться нечего. Здесь никого не подвергают допросам с пристрастием. Это всего лишь квартира, в которой живу я и моя старая мама. Мама в данный момент отсутствует. А сходство с камерой пыток придает нашей комнате отечественная мебель. Но это сходство чисто внешнее. Если вы сядете в это кресло, сами убедитесь.
Несколько сбитый с толку таким вступлением, Наум Бройдер послушно сел в указанное кресло.
— Вот видите, — сказал Розовски. — Удобно?
— Да, — деревянным голосом ответил Бройдер. — Удобно.
— Не стесняйтесь, — подбодрил Зеев. — Натаниэль — единственный, кто вам по-настоящему поможет, верно, Натан? Ты поможешь?
— Если узнаю, в чем именно, — сдержанно сказал Розовски. — Во всяком случае, постараюсь.
— Н-ну хорошо, — сказал наконец Наум. — Если вы немного знали моего младшего брата, то поймете… Мы почти не переписывались с ним. По два письма за все время. И по телефону не переговаривались. Вообще, у нас всегда были несколько натянутые отношения. Неприятно, когда в семье, тем более в еврейской семье, родственники не дружат, но что было, то было. Он очень рано, как говорится, отбился от рук. Пил, кучковался с какими-то неприятными типами. Однажды чуть было не сел в тюрьму, хорошо — у отца тогда еще были кое-какие связи. И когда он приехал в Израиль — як тому времени уже шесть лет жил в Штатах, — я подумал, что он таки образумился. Я даже написал ему. И получил ответ. И снова написал. Но, как я уже говорил, больше мы не переписывались. — Бройдер-старший замолчал, собираясь с мыслями. — Так вот, — сказал он. — Вы сами давно приехали из Союза?