Искра божья
Шрифт:
В надежде оттянуть неприятную встречу юноша запахнул на груди тёплый плащ и предложил приятелям составить ему компанию. Пьетро неопределённо хмыкнул и отказался, сославшись на неотложные дела. Ваноццо, ругаясь на внезапно воспалившуюся рану на бедре, последовал примеру друга, оставшись в школе.
Джулиано вздохнул, завернулся в тёплый плащ и направился к Папской церкви.
С утра Конт наполнило холодное безветрие. Тяжёлые свинцовые тучи словно прилипли к высоким шпилям башен, куполам церквей и черепичным крышам палаццо. Они давили на город мрачной громадой, прибивая к земле все запахи, дымы и звуки. Густой промозглый туман, состоящий из холодных испарений и дыма горящих очагов, стлался по площадям, клубясь
Когда Джулиано переступил порог капеллы Маджоре, хор заканчивал последние хоралы реквиема по усопшему:
…Agnus dei,
qui tollis peccata mundi, dona eis requiem.
Agnus dei, qui tollis peccata mundi,
dona eis requiem sempiternam.
Lux aeterna luceat eis, domine, cum sanctis tuis in aeternam, quia pius est.
Requiem aeternam dona eis, domine, et lux perpetua luceat eis[179].
В некогда просторных стенах храма было не протолкнуться от желающих в последний раз взглянуть на великого мастера. Высокородная знать и сильные мира сего с горящими восковыми свечами в ладонях стояли в первых рядах недалеко от гроба, облачённые по случаю траура в тёмные плащи и пелерины. Джулиано узнал хмурившегося Микеля Буонарроти, стоявшего рядом с седым и ссутулившимся Леонардо да Виньти; заметил сеньору Лацио, со скучающим видом разглядывающую фрески на потолке и стенах церкви. Её верные спутники Джованни Боргезе и Валентино негромко переговаривались чуть поодаль. У северной стены храма, под недописанной фреской, над которой де Грассо и де Марьяно трудились этой осенью, Джулиано разглядел заплаканное круглое личико Артезии, прячущееся под густой вуалью. У гроба тихо всхлипывала невидимая из-за чужих спин женщина.
Венки из бледных оранжерейных цветов и траурные ленты оплетали массивные подсвечники и большую картину, выставленную подле тела художника. Монументальное полотно десяти локтей в высоту изображало Иста, возносящегося в лучах божественной силы в окружении апостолов и изумлённых, кричащих друг на друга людей. Видимо, картина была последней работой маэстро — Джулиану бросилась в глаза неоконченная фигура женщины, стоявшей в пол-оборота на переднем плане. Выставленное в храме произведение нагоняло тоску, бередило тонкие струны души, точно плач осиротевшего ребёнка, внезапно лишившегося отца.
На звоннице гулко ударил одинокий колокол.
Люди приглушённо зашумели и не спеша потянулись к выходу. Слуги в траурных одеяниях подняли гроб с телом и понесли на двор к открытой карете. Бледное, спокойное лицо художника, почивавшее в облаке белых цветов, проплыло мимо Джулиано. Смерть наделила его какой-то особой хрупкой красотой, перламутровой свежестью раннего утра. Сеньор Рафаэлло казался спящим или отдыхающим после долгой дороги.
Гроб погрузили в траурный экипаж, запряжённый четвёркой серых в яблоках коней. И процессия медленно тронулась через город. Впереди шли герольды, по временам оглашавшие улицы громкими печальными криками. За ними двигались восемь молчаливых мужчин в долгополом чёрном облачении, нёсших
Завидев траурное шествие, встречные прохожие расходились в стороны, прижимались к фасадам домов, замолкали, снимая карнавальные маски. Бесконечно тянулась скорбная вереница карет знати, украшенных обсидиановыми летами и светлыми розетками нежных цветов. Даже Папа, выражая скорбь и почтение семье маэстро, прислал свой роскошный экипаж с золочёными гербами, изображавшими феникса, ключи и тиару. Контийцы победнее двигались за похоронной процессией густой длинной толпой, в которую то и дело вливались новые горюющие.
Первую остановку траурный кортеж сделал на площади Цветов, у кабачка «Последний ужин». Бородатый Ганс — хозяин траттории, заранее выкативший на веранду крутобокие бочонки и выставивший заказанную безутешной роднёй трапезу, коротко кивнул подъехавшим возкам. Гости похорон высыпали на площадь, хлынули за накрытые столы, расхватали наполненные поминальным вином кружки. В каретах остались только покойный и забытая всеми молодая женщина с капризничающим малышом.
Спустя полчаса значительно повеселевшие гости погрузились в экипажи, и траурный выезд медленно покатил дальше, к следующей траттории.
День тянулся мучительно, бесконечно медленно. После остановки у третьего кабачка с низкого неба посыпались мелкие капли. Не дождик даже, а противная ледяная взвесь, летящая во все стороны, оседающая тонкой плёнкой на домах, лошадях и одежде. Задружившись с холодом, сырость проникала в складки плащей, лезла под дорогой бархат платьев, превращала в жалких ободранных кошек богатую оторочку из драгоценных куниц. Сырость хлюпала в сапогах, морозила носы и уши, холодила ладони, заставляя зябко ёжиться хмурых возниц на козлах экипажей. Природа неудержимо скорбела по великому творцу, безвременно оставившему земную юдоль в полном расцвете сил и Искры божьей.
Испугавшись непогоды, многие малодушные оставили траурную процессию и не поехали к месту последнего упокоения Рафаэлло Санти. Но Джулиано, отогревшись тёплым дармовым вином, решил нести этот крест до конца. Сердобольный кучер в одной из колымаг пустил его на освобождённое кем-то место, и юноша умудрился немного вздремнуть сидя, пока выезд катил через сады Луккула к узким воротам в стене Адриана.
Под стеной начиналось древнее кладбище Святого Августина: покосившиеся кресты, скорбные ангелы, разрушенные мавзолеи и заросшие усыпальницы. Миновав аллею столетних кипарисов, процессия остановилась на площади между двух колоннад. Джулиано словно кипятком ошпарили — он узнал это место — древняя кубическая громада Пантеона возвышалась над каштановой рощей. Полусфера крыши тонула в низких облаках, из-за чего юноша не видел, вьётся ли сегодня дымок над глазом-окулюсом.
Восемь молчаливых гробовщиков подняли ящик с телом и, поставив себе на плечи, скрылись за циклопическими колоннами треугольного портика. Незнакомый Джулиано пожилой священник в дорогом литургическом облачении вошёл в Пантеон следом, сопровождаемый двумя молодыми послушниками. За ним в колоссальную приоткрытую дверь потянулась вереница людей, желавших отдать последние почести усопшему. Цепочка людей неспешно двигалась внутрь. Изредка некоторые выходили обратно, утирая лица, залитые дождём вперемешку со слезами.