Искра божья
Шрифт:
— Не знал, что де Марьяно тоже причастен к этому, — удивился Джулиано.
— Пустяки, — смущённо пробормотал Сандро, прикрывая лицо кружкой с вином, — твой брат, узнав, что ты в беде, был очень настойчив. Чтобы добиться твоего освобождения, он поднял на уши весь Конт.
— Я думал, что обязан жизнью сеньоре Лацио, — Джулиано растерянно поскрёб кучерявую макушку.
Сандро обречённо вздохнул и погладил вскочившую ему на колени кошку.
— Сеньоре Лацио? Трижды ха-ха! — воскликнул шпанский посол. — Эта коварная bonita[182] и пальцем о палец не ударит, если
— Знакомый тюремщик из Тулианы передал Лукке твою просьбу о помощи, — тихо сказал де Марьяно. — Сеньора Лацио не имела никакого касательства к этому делу.
— Слыхали историю про то, что отец сеньоры Кармины буквально продал родную дочь герцогу Армани? — вкрадчиво поинтересовался напомаженный собеседник, с изысканной грацией пригубив немного вина.
Джулиано отрицательно мотнул головой.
— Дело было так, сеньоры, — начал Игнацио Медини, изящно, чтобы не стёрлась помада, обкусывая хрустящее птичье крылышко, — сеньор Лацио некогда ввязался в одно подозрительное торговое дело. Ему потребовались дополнительные капиталы, которых, впрочем, не было у доморощенного негоцианта. Недолго думая, он заложил своё имущество и взял ссуду у банка Армани. В качестве залога герцог потребовал руку прекрасной Кармины. В этом плане наш герцог, скажу я вам, большой оригинал: известный самодур, развратник и сатрап. Находчивый папаша Кармины раздумывал не долго. Сделка оказалась выгодной. Со временем он выторговал у влиятельного зятя титул для себя и сына. Девочку же никто не спрашивал, хочет ли она в тринадцать лет пойти замуж за воняющего плесенью колченогого старца.
— А мне её ничуть не жаль, — неожиданно зло бросил де Марьяно. — Лацио — подлая, бесчестная потаскуха, чьё единственное достоинство — смазливое личико.
— О-о-о, мой милый мальчик! — снисходительно протянул Медини. — Когда это красотка сумела вам так насолить?
Сандро коротко глянул на Джулиано, кисло улыбнулся и молча уткнулся носом в кружку. Сеньор Игнацио многозначительно хмыкнул.
— Злые языки утверждают, — добавил маэстро Буонарроти, дёрнув кривым носом, — что эта сделка давно окупила себя.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Джулиано.
— Только то, что и так всем известно: старый затейник подкладывает свою любезную жёнушку под тех, в ком имеет острую нужду, — хохотнул сеньор Игнацио.
— Стыдитесь, senor, грешно рассказывать такое о женщине! — возмутился горячий шпанец.
— Если вас что-то не устраивает, почтенный сеньор Альварес, моя шпага всегда к вашим услугам, — негромко произнёс надменный франт.
Джулиано невольно хохотнул.
Над столом повисло гробовое молчание.
Внезапно маэстро Буонарроти тоже прыснул в кулак. Его поддержал Антонио Альварес, и вскоре даже флариец скупо посмеивался над своими словами. Только бледное лицо молодого художника осталось невозмутимо.
— Lo siento, senor[183] Медини, но мне пока рановато на вашу шпагу, — отшутился посол, разливая собравшимся новую порцию мадеры.
— И почему женщины вечно создают всяческие проблемы потомкам Адама? — спросил маэстро Буонарроти, ловко подцепляя вилкой кусок жирной утятины.
— Всё просто: они потомки Евы, — ответил шпанский посол,
Собравшиеся дружно закивали, даже Сандро позволил себе вымученную улыбку. Легко пробежавшись по струнам пальцами, статный шпанец запел приятным мурлычущим баритоном:
Адаму как-то бог создал подругу из ребра.
От плоти плоть, от крови кровь: прекрасна и добра.
Она бродила по кустам.
Не знал, что делать с ней Адам;
Поставил тут, подвинул там! Пара-ра-рам!
Но в сад эдемский змей проник — велик и толст весьма.
На помощь Еве он пришёл, сказав: «Давай сама!».
Он Еве яблочко толкнул,
Потом разочек подмигнул,
И вот Адам ушёл в загул. О, мама-ма-ма!
С тех пор манит нас сладкий мёд, текущий сквозь врата.
Блаженство райских кущ — ничто, пустая суета!
Увы, дружок, так повелось:
Адам не может с Евой врозь,
Иначе всё и вкривь, и вкось. Тара-та-тата!
Коварной хитростью змеи бурлит смущённый ум,
И Ева требует опять вливанья крупных сумм:
Купи ей перстни и венец,
Чтоб счастью не пришёл конец,
Всегда в тепле был твой птенец. Туру-пуру-пум!
Но коли беден ты, дружок, напрасных слёз не лей:
Не навестит тебя, увы, проказник Гименей[184],
Никто не выклюет мозги,
Не будет жмотить кураги…
И, в целом, я скажу, беги! Беги, дружок, ей-ей!
В конце песни улыбающаяся хозяюшка траттории поставила на стол перед сеньором послом тарелку, доверху наполненную кусочками угря, запечёнными в сочной панировке.
— За счёт траттории, сеньоры, — сообщила она.
Лысая Клёпа, свернувшаяся было клубком на коленях художника, заметно оживилась, зычным голосом потребовав от компании своей доли дармовых вкусностей.
Все выпили и закусили аппетитной рыбкой. Набравшись храбрости, Джулиано, наконец, задал маэстро Буонарроти интересовавший его вопрос: