Искра божья

Глазырина Елена

— Уходи, Арсино убьёт тебя, — с трудом выдавил Джулиано сквозь побледневшие губы.

— Конечно, убью, — подтвердил де Вико, кривясь в хищной усмешке, — это единственное, что у меня хорошо получается.

Лукка распрямился и вышел в живое полукольцо, которое успели организовать ставшие по сторонам от де Вико наёмники. Викарий задумчиво потёр правую руку, забранную в кожаную перчатку, пристально глянул в лицо нагло скалящегося кондотьера. Вздохнул. Проверил, хорошо ли выходит его шпага из тонких ножен. Покрутил шеей. Расправил плечи.

Кондотьер насмешливо поманил викария к себе.

Лукка

кинул короткий взгляд на скорчившегося у колонны брата, улыбнулся и внезапно, отдёрнув полу короткого плаща, выхватил миниатюрную бронзовую пистоль, почти упёр её в грудь де Вико и нажал на спусковой крючок.

Полыхнуло. Выстрел расколол напряжённую тишину замершего собора. Жалобным звоном откликнулись витражи в далёких окнах. Сквозь расползающийся дым проступила неподвижная величественная фигура Марка Арсино. Кондотьер моргнул и недоверчиво уставился себе на грудь. Там по белому батисту и кружевам быстро растекалось больше красное пятно.

— Ты прикончил меня, чёртов де Грассо! — прохрипел кондотьер, медленно заваливаясь навзничь.

— Пуля остановит даже лучшего фехтовальщика, — пробормотал викарий, пристально всматриваясь в лица окруживших его врагов. В наступившей оглушительной тишине стук упавшей на мрамор пистоли прозвучал не слабее только что отгремевшего выстрела.

Отбросив использованное оружие, Лукка выхватил из-за пояса новую пистоль и повёл дулом вдоль ряда наёмников:

— Есть ещё желающие попробовать свинца?

На суровых лицах ландскнехтов проступило растерянное выражение. Нелепая гибель прославленного полководца стала для них полной неожиданностью. Псы войны неуверенно попятились, разрывая человеческую цепь вокруг импровизированного ристалища.

Не сводя глаз с наёмников и не опуская оружия, Лукка быстро подошёл к Джулиано, помог ему подняться и поспешил к подземному тоннелю в южной капелле.

Джулиано не помнил, как они миновали тёмный переход, что пролегал в толще земли от собора Святого Петра до Папской крепости. Дорога слилась для него в сплошное мельтешение чёрных мушек в алом киселе. Кажется, несколько раз он даже терял сознание и бесполезной ветошью повисал на брате.

— Держись, Ультимо, держись! Не вздумай отдать богу душу! Ты мне ещё нужен, — время от времени приговаривал Лукка, волоча полубесчувственного Джулиано по проходу.

— Передай Кармине, что она сука! А Сандре… Сандро, что он трус! А матушке скажи, что я д-дурак, и бабку за меня… обними.

— Молчи, дурак, сам ещё обнимешь!

Юноша слабо улыбнулся, ощущая, как Гадэс разверзает перед ним мрачную обитель смерти.

Джулиано пришёл в себя в крошечной комнатке, скорее напоминавшей подземный мешок спасённого им накануне узника, с той лишь разницей, что в узкое окно-бойницу над головой лился слабый болезненный свет. Время от времени за стеной что-то оглушительно бухало и свистело. Впрочем, смердело тут также, как в приснопамятном зиндане: тухлятиной и серой.

Юноша с трудом повернул закостеневшую шею и обнаружил источник запаха.

У его постели, скорчившись, точно игрипетская обезьянка,

сидел спасённый узник. Он что-то старательно жевал, расчёсывая бороду немытой пятернёй.

Не ощущая боли, Джулиано потрогал рану на животе.

— Я уже в чистилище? — поинтересовался он, ощупывая забинтованный живот.

— М-м, почти, — хихикнул спасённый узник, — все мы одной ногой в чистилище… Да. Но ты не умер. Я об этом позаботился. У тебя просто бред, сынок. Я тебе снюсь… Да, — человек выловил из бороды крупную вошь, пристально рассмотрел её на просвет и, забросив себе в рот, прожевал.

— Поэтому и не болит? — прошептал Джулиано.

— А-а, ты из-за боли переживаешь? — человек потёр грязный нос скрюченными, распухшими на костяшках пальцами. — Я могу её вернуть.

Бывший заключённый быстро дотронулся ладонью до бедра юноши. Низ живота прошили раскалённые иглы. Джулиано замычал и скорчился на постели.

— Не благодари, — пробормотал узник, — это самое меньшее, что я могу сделать для моего спасителя, — он странно хихикнул, приглаживая взлохмаченные патлы. — Ладно, мне пора. Ещё свидимся… Да. Может быть, удастся всё исправить… Хм.

Джулиано пришёл в себя в крошечной комнатке, скорее напоминавшей подземный мешок спасённого им накануне узника, с той лишь разницей, что в узкое окно-бойницу над головой лился слабый болезненный свет. Время от времени за стеной что-то оглушительно бухало и свистело. Впрочем, смердело тут почти так же, как в приснопамятном зиндане: но в основном серой. Бок и низ живота плотно облегала чистая тканевая повязка. Рана ныла, но не слишком сильно.

Юноша с трудом повернул закостеневшую шею и обнаружил сидевшего у него в ногах тощего мальчишку, старательно водящего пальцем по строчкам засаленного евангелия и тихо повторяющего слова святого писания.

Джулиано кашлянул, привлекая внимание читающего.

— Вам уже лучше, сеньор! — счастливо воскликнул мальчишка, откладывая книгу. — То-то отец Бернар обрадуется!

— А, я тебя помню, — нахмурился Джулиано, — ты — Деметрий, послушник из Веригии.

— Ага, только не из Веригии, а из Марасии… — согласился молодой монашек. — Мы у ворот Конта вместе ночь коротали.

— Да-а, — протянул Джулиано, с трудом воскрешая в затуманенном болью и усталостью мозгу недавние события, — там ещё брат Себастьян был, и брат Игнациус, и…

— Ага, был, — Деметрий некрасиво хлюпнул носом, — мы на пресветлое рождество сюда спешили. Хотели святыням истианским поклониться, а тут вон оно как всё вышло-то… Игнациуса на мосту Ангельском проклятые еретики насмерть саблями засекли, а брату Себастьяну ногу по колено ядром оторвало. Теперь выживет ли — неведомо. Столько крови потерял. Эх. Ну и прочие наши не все в целости до Папской крепости добрались…

— Сочувствую, — сказал Джулиано, пробуя встать.

— Куда вы, вам нельзя! — всполошился Деметрий. — Отец Бернар лежать повелел, покуда кровь не уймётся.