Искусство как язык – языки искусства. Государственная академия художественных наук и эстетическая теория 1920-х годов
Шрифт:
В период руководства ФО Г. Г. Шпетом наиболее интенсивно развиваются контакты с ЛС; иной раз даже некоторые доклады, предложенные или запланированные в Отделении, передаются на рассмотрение Секции. [1080]
В период, когда Отделение возглавляет А. Г. Габричевский, преобладающим становится взаимодействие с СПИ – прежде всего в рамках Группы по изучению [стиля] русского искусства при Кабинете Секции (Группа вырабатывала схему описания памятника искусства совместными усилиями философов и историков искусства). [1081]
1080
1925, октябрь, 20.
1081
1927–1928, 1928, январь, февраль, 3, февраль, 13, 20, 27, май, 14, 1928–1929.
Что касается Социологического разряда / Разряда социологии искусств, то связь с ним ФО выражается, с одной стороны, в совместной работе над «Энциклопедией художественной терминологии», [1082] с другой – в исследованиях развития эстетической мысли, прежде всего творчества Г. В. Плеханова и проблем взаимоотношения естествознания, социологии и эстетики (1860–1870-е гг. в России). [1083] По времени учащение контактов двух этих институциональных единиц совпадает с принятием руководством Академии решения (неоднократно подтверждавшегося впоследствии) об усилении академических работ «в социологическом направлении». [1084]
1082
См. примеч. 25, 91, 92, 94, 95.
1083
1928, апрель, 20, октябрь, 15.
1084
См. об этом: 1927, май – июнь, 1928, апрель, 20, октябрь, 15.
1085
1929, февраль, 2.
1086
См. примеч. 263, 266–267, 269.
1087
О. С. Северцева. Г. Г. Шпет: фрагменты биографии. С. 181.
Обращение к четырем вышеназванным именам показывает: критики Академии художественных наук и в начале 1929 г. не выступали единым фронтом, а занимаемые ими позиции определялись не только и не столько мнением вышестоящих инстанций. Разница между не увидевшей для себя в составе ГАХН иных оппонентов, кроме В. Ф. Переверзева, Л. Я. Зивельчинской, с одной стороны, и А. И. Михайловым с А. А. Острецовым, в критике Академии шедшими в фарватере «старшего товарища» – И. Л. Маца, – с другой, довольно заметна.
Сотрудничество ФО с Психофизической лабораторией / ЛЭИ связано с вниманием к эксперименту как базе для теоретического исследования в области музыки, театра и пространственных искусств. По времени оно также приходится на руководство ФО А. Г. Габричевским, поскольку из лиц, сотрудничавших с Отделением/Разрядом, экспериментальным искусствоведением интересовались прежде всего аспиранты С. С. Скрябин и М. А. Моисеева (и их руководители по экспериментальной психологии – В. М. и С. Н. Экземплярские). [1088] А положение аспирантуры оформляется в Академии не ранее 1926 г., [1089] что и находит отражение в утвержденном тогда Уставе. [1090]
1088
1923, октябрь, 29, 1926, март, 30, 1927, декабрь, 2.
1089
1925–1926, 1926, июнь, 4.
1090
См. § 23 Устава Академии: Бюллетени ГАХН М., 1927. № 6–7. С. 81.
IV
Если говорить о персональном составе ФО и его структурных подразделений, то в Хронологии предпринята попытка выйти за очерченный в литературе круг имен, выявив по возможности всех, кто участвовал в его работах на правах почетных и действительных членов, штатных, внештатных и временных научных сотрудников, членов-корреспондентов и аспирантов. Не все из них, даже числясь по штатному расписанию в составе ФО, работали именно в нем.
Так, основная деятельность штатной аспирантки Отделения М. А. Моисеевой связана с Музыкальной секцией и ее подразделениями – Комиссиями/Подсекциями теории музыки, музыкальной психологии, музыкальной эстетики и Группы по изучению лада – а также ЛЭИ. [1091]
1091
РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 10. Ед. хр. 407. Л. 1.
Выбор того или иного лица в качестве сотрудника Отделения не всегда поддается объяснению (например, избрание народного артиста Республики В. И. Качалова членом-корреспондентом именно по ФО). [1092]
Точно так же не все активные участники работ исследуемого подразделения состояли в ее штате; например, Р. О. Шор изначально избирается «всеми голосами, кроме одного воздержавшегося М. О. Гершензона, в научные сотрудники» ЛС «под руководством М. А. Петровского». [1093] Что не мешает ей вскоре после зачисления на работу стать непременной участницей заседаний ФО и его структурных подразделений, происходящих при участии московских «лингвистов с философским уклоном». [1094] То же самое можно отнести и к Г. О. Винокуру. [1095]
1092
1926, октябрь, 8 – декабрь, 3. По сообщению Т. Г. Щедриной, В. И. Качалов был другом «всех Шпетов (последние годы жили в Москве в одном доме)» и в 1930-х гг. особенно ходатайствовал обо всех послаблениях режима ссылки и пересмотре дела Г. Г. Шпета (см.: Густав Шпет: жизнь в письмах. С. 581, 644).
1093
РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 6. Ед. хр. 4. Л. 89.
1094
Там же. Оп. 14. Ед. хр. 15. Л. 14–15об., 18–18об.; Оп. 14. Ед. хр. 22. Л. 10–10об.
1095
1924, сентябрь, 23.
Вероятно, штатная принадлежность того или иного лица к ФО имела куда меньшее значение, нежели «свободное научное объединение работников ГАХН вокруг особой темы» под руководством, «ответственным перед ячейкой по линии чисто научной». [1096]
Поэтому в нашей Хронологии ФО – это не только его сотрудники и сотрудники Академии, выступавшие здесь в порядке взаимодействия между различными подразделениями ГАХН. Это еще и гости «со стороны» – представители других научных учреждений и общественных организаций, либо командированные последними для установления их связи с Академией, либо приглашенные самой ГАХН для доклада об их научных изысканиях, которые по тем или иным причинам Академию интересовали.
1096
РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 1. Ед. хр. 99. Л. 136об.
Докладам сторонних для ГАХН лиц (В. С. Смышляева, В. М. Жирмунского, В. В. Виноградова, В. Н. Державина, М. А. Волошина и др.) также уделяется внимание в настоящей Хронологии, поскольку они позволяют понять, в каком направлении развивались собственные интересы ФО. Не все из докладчиков впоследствии оказались для Отделения и/или Академии в целом случайными гостями, не оставившими по себе следа. Некоторые из них по прочтении своих докладов пополняют ряды той или иной категории сотрудников ФО или других подразделений Академии (Б. А. Фохт). [1097] Другие, оставаясь в ранге гостей, получают возможность и дальше разрабатывать заявленную тему в рамках других академических
1097
1925, апрель, 25 и октябрь, 1, 6.
1098
1928, май, 3.
1099
Оба упомянутых деятеля состояли (в том числе) штатными действительными членами Ленинградского ГИИИ. В. М. Жирмунский был там председателем Отдела словесных искусств, В. В. Виноградов возглавлял Секцию художественной речи [Государственный институт истории искусств. 1912–1927. С. 35, 38].
См. также примечания к: 1925, январь, 20, 1927, февраль, 5.
1100
Державин В. Проблема вiршованого перекладу // Плужанин. 1927. № 9–10. С. 44–51.
1101
РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 6. Ед. хр. 65. Л. 28–28об.; Оп. 10. Ед. хр. 155. Л. 23об., 24.
1102
Там же. Оп. 6. Ед. хр. 65. Л. 27об.
V
Сходные вопросы – о применении теорий к конкретному материалу и о поиске для его анализа адекватного языка, – судя по документам ГАХН из РГАЛИ, решались в это время и в других структурах Академии.
Еще в ноябре 1926 г., при обсуждении доклада Н. И. Брунова «О древнерусском архитектурном стиле» в Подсекции теории и Комиссии по изучению архитектуры СПИ, Д. С. Недович выражет сомнение: «Правильно ли, ввиду своеобразия русского искусства, пользоваться терминологией западных стилей?» По его мнению, «можно говорить лишь о заимствовании крупных черт стилей Запада, говоря же о русском искусстве, необходимо выработать новую терминологию». В ответном слове докладчик сообщает, что его выступление «является первой частью большой работы», и обещает изменить терминологию во второй. [1103] Терминологические занятия Н. И. Брунова, связанные, конечно, не только с ГАХН, не проходят бесследно – их многолетним итогом становится оставшийся в рукописи труд «Основные понятия мировой архитектуры» объемом 40 листов. [1104]
1103
Там же. Оп. 3. Ед. хр. 67. Л. 8об.
1104
Византийский временник. М., 1973. С. 311.
Впоследствии применение иноязычной (в первую очередь немецкой) терминологии к национальному искусству рассматривается как кризис искусствоведения тем же Н. И. Бруновым, М. А. Алпатовым и Г. В. Жидковым, которые выступили с инициативой создания специального кабинета по изучению русского искусства при СПИ. [1105] Интересно, что в числе участников работ вновь создаваемого подразделения предполагаются и философы; [1106] среди сотрудников Академии существовало понимание: теоретизирование по вопросам искусства отличает ее от других учреждений искусствоведческого характера. Вероятно, именно этим и объясняется то, почему ГАХН в период ее реорганизации не желала расставаться ни с возможностью теоретизирования, ни с людьми, могущими обеспечить ему должный уровень. [1107]
1105
Образование союза (не только творческого, но и дружеского) этих сотрудников СПИ относится, вероятно, к сентябрю 1926 г. – времени проведения Конференции археологов СССР в Керчи. Н. И. Брунов был там секретарем Секции средневековой археологии и 7 сентября выступал с докладом «О некоторых константинопольских и греко-восточных чертах византийских памятников Крыма» (тезисы его доклада см.: Бюллетень № 3 Конференции археологов СССР в Керчи. С. 4). М. В. Алпатов состоял членом секретариата Постоянного президиума пленарных заседаний конференции и 8 сентября представил Секции средневековой археологии доклад «Крым, Малая Азия и Русь в истории средневековой живописи» (тезисы этого доклада см.: Там же. № 4. С. 4–5).
Позднее М. В. Алпатов вспоминал о том времени: «Моим другом… был Герман Васильевич Жидков. Первоначально он показался мне и Николаю Ивановичу [Брунову] бюрократом с портфелем. Молодость часто судит о человеке по внешности. Он был блондином с румянцем во всю щеку, и это было препятствием для того, чтобы оценить его достоинства, и отдаляло его от нас. Мы называли его “слюнявчиком”. Но требовалось, чтобы мы проторчали на скучных заседаниях археологического съезда в Керчи, чтобы сами собой отпали все препятствия к нашему сближению…» (М. В. Алпатов. Жизнь искусствоведа. Страницы воспоминаний. С. 189; Он же. Воспоминания. С. 214).
Все трое в настоящее время причисляются к «московской школе искусствознания», которая «в значительной степени» признается «делом ума, таланта и энергии [А. И.] Некрасова»; Е. А. Некрасова уточняет при этом, что речь идет об учениках Алексея Ивановича «по университету». В 1920–1930-х гг. все трое также считались «прямыми учениками» последнего (см. об этом: М. В. Алпатов. Воспоминания. С. 65, 248; А. А. Сидоров. Первые шаги советского искусствознания (1917–1921). С. 44; Е. А. Некрасова. Из истории науки об искусстве в Московском университете. С. 218; И. Л. Кызласова. История отечественной науки об искусстве Византии и Древней Руси. 1920–1930-е годы. По материалам архивов. С. 302, 319, 320, 321, 376) – несмотря на то, что позднее в воспоминаниях М. В. Алпатов сообщил, что разошелся с Алексеем Ивановичем еще в 1920-х, и приписал то же самое и покойному Н. И. Брунову (см.: М. В. Алпатов. Воспоминания. С. 64–65, 77, 104, 248). Никакими иными свидетельствами, которые подтверждали бы расхождение Николая Ивановича (да и самого Михаила Владимировича) с А. И. Некрасовым в указанный период, составитель Хронологии в настоящее время не располагает.
Скорее даже наоборот: например, в одной из публикаций конца 1920-х гг. А. И. Некрасов упоминает «блестящее выступление» в НИИАиИ М. В. Алпатова, 5 марта 1927 г. «исчерпывающе установившего керамический характер статуэтки Авраама» (цит. по: Ученый плагиат (В лагере буржуазных ученых). С. 16).
Кроме того, статьи друзей и их учителя вошли в гахновский сборник «Барокко в России», изданный под редакцией и с предисловием А. И. Некрасова (1926).
1106
В одних документах из фонда ГАХН в РГАЛИ она относится к Философскому разряду (1928, февраль, 3), в других – нередко обозначается как находящаяся в совместном ведении ФО и СПИ. См., напр.: РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 10. Ед. хр. 169. Л. 30.
1107
1929, февраль, 28, и март, 14, октябрь, не ранее 20, 1930, февраль, 12, май, 22.