Испанский любовный обман

Елена Армас

Но также сильно, как все те моменты, которые заставили меня беспомощно влюбиться в него, оставили след, который я никогда не смогу стереть, тот, который, как я думала, никогда не исчезнет, это была доля секунды, когда я поняла, что мне нужно сесть на самолет в Сиэтл и найти его, единственный момент, который казался… трансцендентным. Осознание того, что я отпустила его слишком рано, слишком небрежно. Так глупо. В тот момент, когда до меня дошло — как удар прямо в середину груди, — что ничто другое, кроме того, чтобы пойти к нему, не имело значения. Что ничто не должно было остановить меня от того, чтобы броситься в его объятия. От того, что была

рядом с ним, когда он больше всего в ком-то нуждался.

Но было ли уже слишком поздно? Были ли часы все еще тикающими в мой судьбоносный момент, чтобы я могла повернуть его вспять, или я упустила свой шанс?

У меня голова шла кругом от этого вопроса в течение шести часов полета из Нью-Йорка в Сиэтл, непрерывно переходя от ослепляющей надежды к ужасу, который мог возникнуть только от ожидания потери. И когда самолет коснулся земли, я все еще не была уверена, стоит ли надеяться, что я была ближе к нему, или мне следовало использовать это время, чтобы подготовиться, если Аарон скажет мне, что уже слишком поздно, и попросит меня уйти.

Я еще немного подумала об этом, пока ждала такси, поехала в первую больницу в моем списке медицинских центров со специалистами—онкологами в Сиэтле и спросила в приемной Ричарда Блэкфорда – имя, которое я откопала в Интернете из того, что Аарон рассказал мне о нем и его прошлом.

Этот вопрос продолжал крутиться у меня в голове, когда я развернулась, села в новое такси и повторила весь процесс с больницей номер два. Затем с больницей номер три.

И как раз в тот момент, когда мои колени почти согнулись от облегчения и трепета, когда я наконец услышала, как медсестра за стойкой больницы номер три спросила, была ли я семьей или другом, этот вопрос, который застрял у меня в голове, все еще кричал на меня, требуя ответа.

Это все еще продолжалось, когда я направлялась в зал ожидания, и скорее за все это будет самая долгая поездка на лифте в моей жизни.

Неужели я бросила все это из-за страха и глупости? Неужели я опоздала?

Поэтому, когда полированные и металлические двери наконец открылись, я, спотыкаясь, вышла из лифта, как человек, выходящий из бесконечной поездки. Конечности онемели, кожа липкая от сухого пота, и ощущение, что ты не знаешь, где находишься. Мой пристальный взгляд с тревогой осматривал пространство вдоль коридора передо мной, вплоть до комнаты ожидания, где, как мне сказали, он, вероятно, будет — мой Аарон, человек, к которому я должна была добраться, чтобы вернуть. И там, прямо там, сидя на стуле, который едва вмещал его размеры, был мой ответ.

Когда он положил руки на колени и низко опустил голову между плеч, наступил момент, изменивший мою жизнь.

И я поняла, глядя вдаль — мое сердце было таким же невесомым и пустым, как всегда, когда я видела его там, одного, без меня, — что пока он со мной, мой момент, меняющий мою жизнь, никогда не будет измерением времени. Это никогда не было бы так просто, как отметить несколько точек на временной шкале моей жизни, которые я могла бы определить как трансцендентные. Это был он. Аарон. Он был моим моментом. И пока он был со мной, моя жизнь постоянно менялась. Мне бросали вызов, лелеяли, любили. С ним я жила.

И я бы боролась за это. Я бы боролась за него так, как не боролась, когда он просил меня об этом. Я бы не приняла «нет» в качестве ответа. Он застрял со мной. Точно так, как он обещал мне в Испании, перед людьми, которых я любила больше всего на свете. Я бы ему это доказала.

—

Аарон, — услышала я свой голос. Позволь мне быть твоей опорой. Рукой, которая держит твою. Твоим домом.

Мой голос был едва слышен, слишком низкий и тихий, чтобы донести его до того места, где он был. Но каким-то образом это произошло. Это дошло до него. Потому что Аарон вскинул голову. Когда он сел на жесткий пластиковый стул, его спина выпрямилась, а шея повернулась. Я видела недоверие в его профиле, как будто он думал, что, должно быть, вообразил, как я зову его по имени.

Но я не была воображением. Я была прямо здесь. И если бы он позволил мне, я могла бы позаботиться о нем. Я гладила бы его по спине, пока он сидел в скучной и безликой приемной, успокаивающе расчесывала ему волосы пальцами и следила, чтобы он поел и поспал. Я утешала его объятиями и была плечом, на которое он опирался лбом, скорбя об отце, которого он скоро может потерять. Тот, кто так много пропустил, тот, кого, как я знала, чувствовал Аарон, уже ушел.

Его пристальный взгляд осмотрел пространство, разделявшее нас, с явной решимостью, на которую, я знала, был способен только он. И я никогда не знала почему, но я ждала. Я стояла очень тихо, пока он осматривался вокруг. А затем, после того, что казалось вечностью и в то же время недостаточно времени, чтобы подготовиться, голубые глаза встретились с моими. Мое сердце перевернулось само собой, и я почувствовала волнение в груди.

Я наблюдала, как его ноги выпрямляются, поднимая его.

Затем его губы приоткрылись, произнося мое имя.

— Лина.

Это была не Лина вместо Каталины. Это была боль в его голосе — потребность, то, как его волосы были взъерошены, мешки под глазами, морщины на его одежде, которые кричали, что они не менялись в течение нескольких дней, — которая подтолкнули меня вперед. Мои ноги пробежали через разделявший нас коридор так, как никогда раньше не бегали. К нему, прямо в его объятия. Именно так, как он просил меня. И когда я добралась к нему, я бросилась на него. Я обхватила его своим телом.

Это было неуместно. Это было не время и не место, и он уже так много нес на своих плечах. Нам так много нужно было обсудить, но это было правильно. Я знала это нутром, когда его руки сомкнулись вокруг меня.

Он поднял меня с пола, прижал к груди, обнял.

Я уткнулась лицом в его шею, продолжая бормотать ему: — Я здесь. Я здесь. Я бегу к тебе. Я доверяю тебе. Я люблю тебя, — надеясь, что еще не слишком поздно.

И он продолжал повторять мое имя.

— Лина, детка. Лина, ты действительно здесь? — тихий и сломленный, звучащий так, словно он все еще не верил, что это я была в его объятиях. Что это я наконец-то пришла к нему, как должна была сделать несколько дней назад.

Нет, как я должна была сделать вечность назад.

Аарон отошел назад и снова сел, держа меня на руках. Когда я прижимала его к себе. Мое тело свернулось у него на коленях, и его ладонь обхватила мой затылок.

— Мне так жаль, Аарон, — выдохнула я в кожу между его плечом и нижней стороной челюсти. — За все. За твоего отца и за то, что не была здесь, рядом с тобой, раньше. Как он? Ты его видел?

Я почувствовала, как его горло сжалось у моего виска.

— Он… — Аарон покачал головой. — Я видел его, но все это время он был не в себе. Я просто… — он замолчал, его голос звучал измученно. Побежденный. — Ты действительно здесь, детка? — повторил он, обнимая меня крепче. — Или это мое воображение играет со мной злые шутки? Я не спал уже … Я не знаю, сколько дней. Два? Три?