Истории для кино

Павловская Наталия Александровна

– Это почему? – не понимает скрипач.

– А потому что жизнь артиста – таборная: нынче здесь, завтра там. Где и как я только не кочевал! На лошадях, в кибитках, на пароходах, в теплушках…

ОДЕССА, 1920 ГОД

Последние бои Гражданской войны сменились военным коммунизмом. Национализация промышленности, продовольственная диктатура, карточная система, всеобщая трудовая повинность, уравниловка оплаты труда… Разруха, голод, холод. По улицам тощие оборванные люди тянули саночки,

на которых лежала скудная кладь для обмена на несколько поленьев дров или краюху хлеба. Почти вся страна перешла на натуральный обмен. Срываясь с насиженных мест, люди устремились в иные края в поисках лучшей доли.

На одесском вокзале толпа горожан, селян и мешочников приступом берет поезд.

Пытается пробиться к вагону и Лёдя. Одет он экстравагантно: серый френч, галифе с кожаными леями, желтые краги, кожаная фуражка и башмаки на толстой подошве. Через плечо у него видавший виды вещмешок. Все попытки Лёди попасть в вагон безуспешны. Он выбирается из толпы и бредет по перрону в поисках возможности уехать. Лёдя проходит мимо хрупкой девушки-дюймовочки с маленьким чемоданчиком, которая даже и не пытается принять участие в железнодорожной борьбе. Он доходит до вагона в голове поезда, единственного, возле которого нет толпы. В дверном проеме широко расставил ноги высокий человек в комиссарской кожанке.

Лёдя видит, как мужик с мешком подходит и кланяется кожаному человеку:

– Вы, товарищ, комендант поезда будете?

– Не буду, а уже есть!

– А дозвольте, будь ласка, с вами проехать?

– Куда проехать, деревня! Поезд оперативный!

– Та я бачу, шо оперативный, но и у меня ж груз – оперативный.

– Какой-какой?

Ну, я трошки сахару везу. Могу и вам до чаю сладкого подкинуть…

Мужик ловко извлекает из своего большого мешка мешочек поменьше.

– Сахар, говоришь?.. – Комендант задумывается.

А мужик нагло сует ему в руки мешочек:

– Та сахар же, сахар!

Комендант берет сахар и подзывает двух солдат с винтовками:

– А ну, бойцы, посадите ответственного товарища у какой-нибудь вагон!

Солдаты прокладывают мужику дорогу в толпе.

Наблюдавший все это Лёдя безнадежно встряхивает свой тощий, явно не содержащий никакого дефицита вещмешок и опять бредет по перрону. Девушка-дюймовочка стоит на том же месте. В ее больших глазах слезы отчаяния. Лёдя проходит мимо нее, но вдруг разворачивается обратно.

– У вас есть сахар?

– Что? – пугается дюймовочка.

– Ну, может, мыло есть?

– Какое мыло! Что вам надо?

– То же, что и вам, – уехать. Мне – в Москву, а вам?

– И мне в Москву…

– Попутчики! – радуется Лёдя. – Я артист, еду в театр.

Дюймовочка недоверчиво косится на его экстравагантный наряд. Лёдя понимает ее взгляд и объясняет:

– Меня одевали всем театром – с миру по нитке…

– А я тоже артистка. То есть нет, я балерина.

–

Балерина? – задумывается Лёдя. – Нет, балет тут не нужен…

Лёдя думает о чем-то своем, но дюймовочка подхватывает близкую ей тему:

– Да, в Одессе балет никому не нужен! Работы нет, мама заболела, мы все продали, а в Москве есть надежда… Понимаете?

– Понимаю! – Лёдя принимает какое-то решение: – Слушайте меня внимательно…

Комендант поезда в дверях вагона ведет диалог с беспризорником.

– Ехать мне надо! – кричит пацан. – Ехать!

– Нельзя тебе ехать, – отвечает комендант.

– А мне плевать, что нельзя! Мне надо!

– А мне плевать, что тебе надо!

– А я в буксы песок понасыпаю! – убегая, обещает беспризорник.

– А я тебе руки-ноги поотрываю! – грозит ему вслед комендант.

И хочет уйти в вагон, но его окликает подошедший с дюймовочкой Лёдя:

– Товарищ комендант, одну минутку…

– Та хоть целый час! Знаю: вам срочно надо ехать. Отвечаю: ничем не могу помочь.

– Понимаем… – Лёдя печально отходит от вагона.

А дюймовочка манит коменданта пальчиком и шепчет ему:

– Умоляю, товарищ комендант, буквально на два слова!

Комендант смотрит в чистые девичьи глаза и спрыгивает наземь:

– Ну? Что?

– Понимаете, мой брат контужен в геройской битве за Перекоп. Местные врачи не могут помочь, единственная надежда на профессора в Москве.

Комендант косится на странный костюм Лёди:

– То-то я гляжу, одет он как-то… чудернацки!

– Это брат снял с лично им убитого офицера Антанты…

Она не успевает договорить, как Лёдя падает наземь, бьется в истерике, истошно орет:

– Врешь, не возьмешь! Пор-рублю, всех пор-рублю, белая контра!

– Братик! – бросается к нему девушка. – Здесь нет белых, здесь все свои…

Лёдя катится по земле к ногам коменданта:

– Свои?! А этот?! Я видел его на Перекопе, он рубил наших товарищей!

– Ты что! – пугается комендант. – Какой Перекоп, я под Бахмачем контру громил!

– А-а, контра! Пор-рублю, задушу, зар-режу за власть Советов!

Преданность советской власти и угрозы Лёди делают свое.

– Хлопцы, посадите этого психа! Нехай его в Москве подлечат… – Комендант оглядывается на дюймовочку: – А може, его треба связать?

Девушка хлопает по чемоданчику:

– Обязательно, веревка у меня с собой.

Поезд постукивает на стыках. Дым паровоза стелется вдоль состава.

В набитом прокуренном вагоне яблоку негде упасть. Лёдя и дюймовочка стиснуты со всех сторон, над ними кто-то висит, да и они, кажется, сидят у кого-то на голове. Но все равно они счастливы, потому что – едут.

Лёдя улыбается дюймовочке:

– А вы говорили – балерина… Да вы настоящая драматическая актриса! – Он пищит девичьим голоском: – Умоляю, товарищ комендант, буквально два слова!