История болезни (документальная повесть) - часть первая
Шрифт:
Со слов моей мамы бабушка была очень строгой и даже деспотичной…
Помню ее другой:
«Сухонькая старушка в кокошнике, сидит в углу комнаты под иконами.
Подхожу к ней. Зная, что она не понимает русскую речь, здороваюсь на ломанном эрзя.
– Чумбрачи, бабай! (Добрый день, бабушка)
– Чумбрачи, цёрыне. Тон кинь (Добрый день, мальчик. Ты чей?)
От обиды на глазах у меня слезы, но все же поясняю:
– Цёкаинь цёра, Сашка (Феклы сын, Сашка)
Лицо ее становится приветливым.
– Адя тей (подойди ко мне) – подхожу ближе, почти вплотную.
– Ярцак монь цёрыне (Кушай мой мальчик) – гладит мою голову. Обида проходит.
Внуков у бабушки много, более тридцати. Всех не запомнишь, да и старенькая она…
24 декабря 1968 год.
Капустный рассол, хлебный квас, ложка «Кагора» перед едой, улучшили аппетит. Организм требовал пищу. Кровь капали реже, порой заменяя ее светло-желтой плазмой.
Каждый день в больнице похож на предыдущий – завтрак, врачебный обход, перевязка с Виктором Николаевичем, подключение капельницы (от множественных гематом, руки имеют сине-желто-зеленый цвет), обед, тихий час, посещение родственников и знакомых, ужин и сон.
Пищеварительный сок, разъедая края раны живота, вызывает жгучий зуд– не помогает и постоянная чистка скапливающего пищевого содержимого. Очищаю уже сам, но требуется помощь со стороны – подать вату, «плевашку», банку с пастой «Лассара», а затем все убрать.
Маму на ночь периодически подменяет папка. Он работает днем плотником в «ЖЭКе», а ночью посменно охранником на фабрике «Химчистка». На фабрике работала и мама, но по причине моей болезни находится в отпуске без содержания.
Сегодня дежурит брат Колька. В палате ему неуютно. Пытаюсь его разговорить:
– Ты знаешь, у нас есть двоюродная сестра – ровесница мамы?
Коля поправляет «офицерский» ремень, на сшитых в ателье расклешенных брюках.
– Знаю конечно, она когда приезжала тебя навещать, ночевала у нас. Да и раньше это знал.
– Коль, по-эрзянски разговаривать умеешь? Я понимаю все хорошо, а говорить не получается.
– Свободно! Правда стесняюсь. Я до пяти лет жил в деревне и разговаривал на эрзя. Когда отцу дали одну комнату в нашей квартире, мамка забрала из деревни Ваньку, Петьку и тебя годовалого, а меня оставила у бабушки в Вейсэ. Из деревни забрали, когда нашей семье разрешили вселиться в освободившуюся от соседей вторую комнату – это наш зал. Помню, как впервые приехал на автобусе из деревни в Саранск. Когда автобус остановился, водитель сказал: «Саранск». Часть людей стало выходить и я вышел. А это оказалась остановка на окраине города. Стою один - не знаю куда идти. Вскоре автобус вернулся. Сопровождавший меня житель Вейсэ обнаружив, что ребенка в автобусе нет, попросил водителя возвратиться. Затем он уже не отпускал мою руку, пока не передал маме. Между залом и первой нашей комнатой стояла раньше печка - там сгорели мои маленькие плетенные лапти. В Саранск, я в липовых лаптях приехал!
– таким откровенным, брат еще со мной не был. Он продолжает: - В Шугурове у нас очень много родственников. У тети Насти есть братья - Григорий, Михаил, Сергей и сестра Таня. Еще один ее брат, на войне умер от гангрены ног - натер их сапогами. У нас родни - пол деревни!
Брат говорит
– Коля! Достань мне вату из тумбочки и вытащи плевашку из-под кровати.
Наклонившись он достает из тумбочки вату, а я в это время откинув одеяло, снимаю с раны пеленку. Разогнувшись брат видит мои шевелящиеся хлюпающие дырками кишки и столбенеет. Положив вату на стул, он с бледным лицом отходит к окну - ему плохо.
Немного выждав, зову его:
– Коль, подай плевашку! Мне некуда кидать грязную вату. На рану не смотри. Просто придвинь ее ногой и все.
Не ожидал от брата такой реакции - из всех братьев он самый смелый.
Вспомнился случай, произошедший в августе этого года.
«Между молодежью разных районов города, постоянно происходили междоусобные войны. Этим летом тэцкие пацаны вели бои с посопскими, что жили за рекой Инсар, протекающей по окраине Саранска.
В один из дней, мы семьей перекапывали землю на огороде, расположенного в пойме реки. Кольки с нами не было. Вдруг между заборами соседних огородов бежит он. Подбежав к нам, брат молча хватает свободную лопату и снова убегает. Папка крикнул ему что-то вдогонку, но он даже не обернулся. Пришел Колька домой поздно вечером. На расспросы не отвечал.
Где-то через неделю, я увязался за толпой ребят шедших на «стрелку» с посопскими. Наши расположились на своем левом берегу реки, посопские на правом. Обе стороны, обвиняя друг друга, кричали матом. Орали долго, затем решили пойти на мировую. Каждая «армия» выбрала парламентера, и они раздевшись, бросились одновременно в воду. На середине реки парламентеры поздоровались и поплыли дальше на противоположный берег, навстречу к «врагам». Когда «наши» стали предъявлять претензии к парламентеру противника, тот в ответ говорит:
– Ваш бешенный пацан, чуть было наших не зарубил лопатой.
Я догадался, что речь идет о моем брате Кольке.»
Сегодня увидев, как он реагирует на мой вспоротый живот, говорю ему:
– Ты не побоялся посопских, а здесь обычная рана.
– Это совсем другое дело. Тогда хотели с ребятами просто искупаться в реке. Нас трое было. А они, как специально ждали. Человек десять подошли и без всякой причины стали хамить, затем полезли драться. С трудом отбившись, стали убегать, а они за нами. Зная, что вы на огороде, рванул к вам и схватив лопату, побежал выручать своих пацанов. Посопские увидев меня, «драпанули», я за ними – хорошо не догнал. В тот момент злой был, точно кому-нибудь мог «черепок» разрубить. Сейчас бы не с тобой разговаривал, а на «зоне» землю «топтал». Ладно, Санек, об этом. Мне лучше. Чего тебе подать? …
26 декабря 1968 год.
Сегодня день моего рождения. Мне пятнадцать лет.
Замороженное окно в палате искрится от утренних лучей зимнего солнца. Мама стоит рядом, улыбается.
– С днем рождения, сынок!
В палате светло и празднично.
– Спасибо – ответная улыбка расплылась по моему лицу.
– Тебе подарок купила, – она раскладывает на моей груди в синюю полоску рубашку, от которой еще веет фабричный запах: – Может попробуем в честь дня рождения сесть? Улыбаюсь сильнее.