История Деборы Самсон
Шрифт:
Он улыбнулся, такой широкой, свободной улыбкой, что мне показалось, он надо мной смеется. Я закрыла лицо руками, но он отстранил их от моих щек, по-прежнему сияя улыбкой. А потом он снова поцеловал меня, жадным, пламенным ртом, обхватил мою спину руками, прижал к себе мои бедра, и все смущение, которое еще оставалось во мне, рассеялось. Мы опустились на одеяла, которые я расстелила раньше, он целовал меня, и мои глаза больше не открывались, губы не смыкались, а тело гудело, как однострунная лютня. Наконец я взмолилась о пощаде.
– Что такое это желание? –
Я не могла двигаться – и не могла успокоиться. Не могла вдохнуть или выдохнуть. Он отыскал биение у меня под одеждой, то самое место, откуда по телу расходилось волной вожделение, а когда я стала вырываться, сама не своя от возбуждения, он крепко прижал меня к себе, не отрываясь от моего рта. Мне казалось, я пребываю в свободном падении, а затем взмываю вверх и лечу, вопреки силе тяготения. Это длилось несколько минут, пока я не почувствовала чудесное, спасительное приземление.
Тогда он выпустил мое тело, словно лишенное и костей, и чувств, и бросился вон из палатки, в черную пустоту.
Вечером накануне прибытия в Филадельфию генерал был так изнурен, что мы клятвенно пообещали не приближаться друг к другу, и я свое слово сдержала – но он нет.
– Я чувствую ваш взгляд, – пробормотал он.
– Не может быть.
– Так и есть. И это меня будоражит.
– Я закрою глаза.
– Это не поможет. Вы меня будоражите. – Он повернулся на бок и в темноте очертил мой профиль, проведя кончиком пальца мне от лба к сердцу. Когда его пальцы скользнули к моей груди, он отдернул руку, громко втянул воздух сквозь сжатые зубы и перекатился на спину, дрожа, как свернувшаяся кольцами змея.
– У меня есть план, – объявил он.
– Поэтому-то вы генерал. У вас всегда наготове план.
Я хотела его успокоить, но он сжал зубы, словно я его лишь растравляла.
– Здесь я постоянно боюсь. В любой момент в палатку может войти чей-то адъютант или кто-то из офицеров. Когда вы рядом… мне все время… не по себе. У моей сестры Анны и ее мужа дом в Филадельфии, на Общественном холме, неподалеку от центра города. Мы остановимся там.
Я широко распахнула глаза, хотя вокруг и было темно.
– Муж Анны – преподобный Стивен Холмс, священник из церкви на Пайн-стрит. – Он набрал в грудь воздуха. – У них нет детей, а места в доме достаточно. Анна почти все время одна. Я попрошу Стивена поженить нас, пока мы будем в Филадельфии. Вы останетесь у них до конца войны, а потом я вернусь за вами.
Когда я воображала, чтo он мне предложит, то никогда не думала о женитьбе. Я медленно села. Он тоже сел и развернулся ко мне, сверкая глазами, решительно сжав губы.
– Но я состою на службе, – прошептала я, будто это было самое важное.
– Я вас уволю. С соблюдением всех формальностей. Это входит в мои полномочия.
– Н-но срок моей службы истекает через три года или с окончанием войны. Я не отслужила и полутора лет. И я хочу б-быть здесь, с вами.
– Нет. – Его голос
Я думала, что он уступит, как уступал прежде. Особенно теперь, когда разлука с ним представлялась мне пыткой. Я не сомневалась, что он позволит мне быть с ним до конца.
– Вы солдат, находящийся в моем подчинении. Мой адъютант. И неважно, что я знаю, кто вы на самом деле. Важно лишь, что подумают они. – Он махнул рукой в сторону полотняных стенок палатки, обозначая тех, кто спал сейчас в лагере.
– Они думают, что я Роберт Шертлифф.
– Да. И что вы мой подчиненный. Для меня отношения с подчиненными – ответственность, а не возможность получить что-то. Я никогда не искал должностей, суливших славу и власть, и спокойно прожил бы без них остаток жизни, какой бы долгой она ни была. Но это не значит, что у меня нет гордости. Или мне плевать, что обо мне думают… и болтают.
Он замолчал, а когда вновь заговорил, в его голосе звучало раскаяние.
– Но прежде всего… если кто-то увидит меня с юношей, который служит моим адъютантом, если увидят нас с вами вот так, что тогда скажут о моих отношениях с женой?
Я не ожидала подобного поворота. Я затаила дыхание, ощущая, как во мне растет чувство вины.
– Это будет означать… – Его голос дрогнул. – Это будет означать, – начал он опять, уже тверже, – что я все эти годы оставался вдали от Элизабет и она умерла без меня лишь потому, что я предпочитаю иное общество. Но это умалит жертву, которую она принесла. Умалит мою жертву. Я участвовал в этой борьбе не для того, чтобы находиться вдали от жены. И не стану бесчестить ее или дело, в которое верю всей душой, совершая поступки, которые кто-то может превратно истолковать.
– Так, значит, вы женитесь на мне, – прошептала я. – Таково ваше решение.
– Да.
– Но… мы будем жить врозь.
– Да. Какое-то время.
Я опустилась обратно на одеяло и уставилась на полог из ткани, заслонявший от меня звездное небо. На миг мне захотелось взмыть ввысь и полететь, как я летала во сне, оставив все позади. Увидеть то, что мне хотелось увидеть. Побывать там, куда я мечтала попасть. И не чувствовать ничего, лишь одну бесконечную пустоту, без начала и без конца.
– Я не хочу, чтобы это кончилось, – с тоской проговорила я, потому что такой и была правда.
– Если вы станете моей женой, это не кончится. Никогда.
– Я не хочу, чтобы кончилась война, – прошептала я и заставила себя посмотреть ему в глаза.
Он изумленно взглянул на меня. Мои слова его ранили. Но он не понимал. Женщина, которую он, как ему казалось, любил, существовала лишь здесь, и только здесь.
– Простите! – взмолилась я. – Знаю, я слишком себялюбива. Война принесла много страданий. Вы нужны вашим детям. А они нужны вам. Но… я никогда больше не верну себе это время. Эту свободу. Эту жизнь. И снова стану Деборой Самсон.