История Деборы Самсон
Шрифт:
Он помотал головой:
– Нет. Так лишь проще. Но ты воин.
– Я женщина, – возразила я.
– Ты и то и другое, – сказал он, но я уже развернулась и полетела назад, от теплого света солнца в черный туннель меж мирами.
Юбки цеплялись за мои ноги, а страницы, будто выдранные из книги, всплывали в сумрачной зеленоватой воде, которая вдруг окружила меня. Я больше не была в полях Мидлборо. Я оказалась в порту. Я тонула вместе с Дороти Мэй Брэдфорд, а она плакала по своему сыну. По своему Джону. От страшного холода мои мысли застыли, дыхание замерло, и я не стала сопротивляться. Я лишь ждала, пока
Прости меня, Джон. Эти слова звучали у меня в голове, хотя их произносил чужой голос. Я стала вторить им, покорившись судьбе. В конце концов, мы с Дороти Мэй не были чужими друг другу.
– Прости меня, Джон. Молю, прости. Прости.
Когда я очнулась, сердце у меня колотилось, тело затвердело от боли и я не могла двинуться; но я больше не была ни на небесах, ни в порту, хотя комната, в которой я очутилась, вполне могла оказаться адом. Какая-то женщина переходила от койки к койке, и я попыталась ее окликнуть, но не смогла выдавить ни звука, не смогла даже приподнять голову. Хуже всего был столбняк, чувство, что меня отделили от тела, что оно больше не мое, а я живу не своей жизнью или умираю не своей смертью.
В следующий момент женщина остановилась надо мной и цокнула языком.
– Такой молоденький. И красавчик. Бедняжка, – прошептала она, ласково раскатывая «р» в слове «красавчик». А потом провела рукой по моему лицу, желая закрыть мне глаза, но я снова открыла их. Мои веки дрогнули, и она вскрикнула: – Господи Боже! Да никак ты жив!
Когда я снова очнулась, на мне не оказалось формы, но и я, и все вокруг было чистым. Постель, на которой я лежала, и простыни, которыми меня накрыли, хрустели от свежести. Руки и ноги у меня по-прежнему не желали двигаться, в голове не осталось ни одной мысли, но рядом со мной кто-то находился, а когда я сумела заставить себя чуть повернуть голову, увидела двух увлеченно беседовавших о чем-то врачей. Одним из них был доктор Тэтчер.
– Несколько дней назад к нам принесли солдата, – сказал незнакомый врач. – Он упал на улице. Никто не знал, кто он такой.
– Его фамилия Шертлифф. Он из наших, – произнес доктор Тэтчер. Его голос приблизился, но от слабости я закрыла глаза. – Он умрет, доктор Бинни?
– Я уже много раз думал, что он умер. Но… он… – Казалось, врач с трудом подбирает верное слово и никак не может его выговорить. – Он держится. Не знаю как. Он крепкий малый, это точно.
– Что еще можно сделать?
– На этой стадии болезни… он либо выживет, либо умрет. Всё решают лишь время и покой. Но, сэр… я должен сообщить вам о том, что обнаружил. Ради… ради нее.
Я застонала, желая возразить, но с моих губ не сорвалось ни звука. Из глаз у меня полились слезы, они покатились по щекам, но я не могла поднять руку и вытереть их. Я стала молить о смерти или, что было бы лучше, о полном исчезновении.
– Рядовой Шертлифф – женщина, Тэтчер. Она носила повязку, чтобы скрыть грудь, и, судя по всему, перенесла довольно серьезное ранение в бедро. У нее жуткий шрам. Кто-то вытащил пулю из раны, но это был любитель. Не удивлюсь, если она сама это сделала. Не знаю, как ей удалось продержаться
В комнате повисло молчание, и я решила, что они ушли или что все закончилось, что Роберт Шертлифф и правда умер и мне снится сон. Но голос Тэтчера прозвучал из другого угла комнаты, будто он мерил ее шагами.
– Я н-не верю в это, – пробормотал он.
– Я сам ее осмотрел, Тэтчер. Все так, как я сказал. Сестра, отыскавшая ее в морге, сообщила мне об этом. Я велел перенести ее в эту палату, чтобы сохранить тайну.
Тэтчер молчал, потрясенный, но доктор Бинни упрямо продолжал.
– Она была хорошим солдатом, Тэтчер? – спросил он.
– Судя по всему, да. Исключительным. Да ради Бога, она адъютант генерала.
– Адъютант? – вскрикнул доктор Бинни. – Генерала?
– Да. Генерала Патерсона. Он командует всем Уэст-Пойнтом. Он… ему нужно сообщить. Но… если он еще в городе. Генерал Хау несколько дней назад увел обратно войска.
– Но что теперь с ней будет? – озабоченно спросил доктор Бинни.
– Если она не умрет… я не знаю, – отвечал Тэтчер. – Но это… это… я не могу поверить. Нужно сообщить генералу Патерсону. Пусть он сам примет решение.
– Прошу, – прошептала я. – Пожалуйста.
Оба врача кинулись ко мне, доктор Бинни попытался меня усадить, но я безвольно поникла в его руках, и он поддержал мне голову и влил в рот несколько капель воды.
– Я никогда прежде не видел никого, кто оправился бы от такой серьезной лихорадки, но он сумел, – произнес доктор Тэтчер.
– Тэтчер, – проговорил доктор Бинни. В его голосе слышалось осуждение. – До сих пор ей удавалось немыслимое. Не забывайте об этом.
– Как ваше имя, мэм? – строго спросил доктор Тэтчер, глядя на меня сверху вниз. – Вы должны немедленно мне сказать. О вас сообщат генералу Патерсону. Он сам решит, что с вами будет.
– Прошу, не говорите ему, – произнесла я, каким-то чудом сумев собраться с силами. – Генерал… ничего… не знал.
Даже если доктор Бинни и ответил, я не услышала его слов. Мне стало все равно. Все кончено. Навсегда. И я соскользнула в небытие, надеясь, что на этот раз не проснусь. Для Джона будет лучше, если я никогда не очнусь.
Глава 27
Любая приверженность
Я двигалась, но не летела, не парила над землей, ничем не сдерживаемая, как мне мечталось. Я слышала, как колеса стучат по булыжникам мостовой, как скрипит и вздрагивает на ходу экипаж. Я сразу поняла, что нахожусь в экипаже, – и узнала того, кто держал меня на руках.
– Почти приехали, генерал. Почти приехали, – повторил Гриппи.
Стояла ночь, или, возможно, мне так казалось оттого, что я не могла открыть глаза – веки словно налились свинцом.
– Джон?
Дрожь, пробежавшая по его рукам и груди, сотрясла и меня. Я вся состояла из ужаса, надежды и унижения. Он крепче сжал меня в объятиях и поцеловал в лоб:
– Держитесь, Самсон.
– Агриппа… знает?
– Да. Он знает, что вы моя жена.
– О Джон. Простите меня.
– Не говорите так. – Его голос дрогнул, то ли от раздражения, то ли от горечи. Темнота в экипаже не давала мне возможности увидеть его лицо.