История довоенного Донбасса в символах. Точки
Шрифт:
Только нашёл трусы, – явился не запылился. Ему по фиг было, что я в трусах его встретил. Хрень визитку свою суёт, – Антон Иосифович, консультант по общественным связям, по-моему, при облисполкоме, хотя и другой исполком мог быть, я сейчас уже не помню. И тут я понял, что пианино ему на фиг не надо, потому что в своих исполкомах пиздец у них полный. Зимой этой белый дом отключили от отопления, промёрзли народные избранники до костей. Лавэ, значит, у них нет, не до пианино им.
Альберт Иосифович с глазами на ниточках все мои догадки подтвердил. Он такой же консультант по общественным связям, как и я. Тоже «ходок» Рыбак – рыбака. Только у него в клиентах бандитов нет, боится, у него семья, дети. Из-за такой ограниченности он и обеспечить всего не
Оказывается, мы родину не всю ещё продали. Оказывается, осталось несколько предметов в хозяйстве уже не нужных, держат так, из жлобства, или в надежде, что пригодится, – например, краматорский сталепрокатный комбинат, который уже десять лет на хуй никому не нужен, кроме, наверно, Гены Бродского, которому на упомянутом комбинате струны для гитар делают. За исключением Бродского и ещё одного хуя из Германии по фамилии Гейгер. Наши побратали какой-то там город с нашим, и под эту мульку краматорскую хуйню решили фашистам сбагрить. Они бы ещё шахту имени Панфилова им предложили.
И вот весь марафет к приезду важного гостя уже навели, там, по цехам с веничком прошлись, перила покрасили, неприличные слова со стенок повытирали, – провели, короче, подготовительные работы. Мелочь осталась, – фашисту Гейгеру в постель нужного человека уложить.
В облисполкоме сначала лоханулись, развёл их кто-то, сказал, что Гейгер – пидарас. Наши подсуетились, провели конкурс в балетной школе Вадика Писарева, – и тут новый гонец приносит из Веймарской республики новую истину: Гейгер в наших краях уже бывал, влупил какой-то комсомолке, о которой у него остались на всю жизнь самые радужные впечатления. Значит, сейчас ему необходимо точно такую же комсомолку в койку подложить, чтобы он, не выпендриваясь, краматорский сталепрокатный, прямо не вылезая из постели, и купил. И не просто чтоб бабу подложить, а чтоб всё время его сопровождала, чтоб рот отрывала, когда нужно, а не только для минетов, и чтоб улыбалась как нужно, – короче, вернуть этому нацисту-счётчику его молодость.
Я на старте отнекивался, в мои-то годы сутенёрством заниматься, и этот Альберт Иосифович так долго околицами ходил, вот везде обо мне самые наилучшие отзывы, и кроме как мне заняться этим деликатным делом больше некому. Он уже сумму какую-то космическую назвал, у меня уже голова с похмелья опять болеть начала, и только я решился послать этого Давидовича на хуй, как он, что называется, пустил в ход свой последний козырь.
«Нам, разумеется, известны ваши патриотические взгляды, – говорит Антон Иосифович, – Мы понимаем, что вам не безразличны идеалы нашей родины, и, если откажетесь, мы отнесёмся с пониманием», – а сам такую ухмылочку тянет, что я сразу просёк: знает, сука еврейская, про то, как я москвичу в кабаке накидал, и фотку так, незаметно для меня, на тумбочке оставил. Как шлюхам бабки оставляют…
Короче, не понравился он мне, Артём.
С первого же взгляда не понравился…
VI
Задача мне предстояла нелёгкая. Весь остаток дня я злость в себе убивал. Патриотические чувства, блядь! С пониманием, ёбаный в рот! Думал, подсуну им самую конченную, спидозную, пусть фашиста этого заразит, а тот – всю Германию. Поглядим тогда, у кого патриотические чувства и понимание. А я лавэ возьму, и свалю в какую-нибудь оффшорную зону.
Правда, пацану малолетнему ясно, не выгорит всё так просто, во-первых, не дадут мне свалить до самого до последнего момента, а во-вторых…
Люблю я этот сраный город, не фиг отпираться, люблю – и всё! Сколько раз свалить можно было, и в Канаду, и в Испанию, и в Москву, – а я всё время здесь сидел, и, казалось мне теперь, сидел только для того, чтобы еврейский консультант рассказал мне о моих патриотических чувствах. Есть смысл жить, блядь!
Когда попустило, в голове прояснилось. Я тогда даже заснуть не мог, пытался представить себе, какой должна быть идеальная шлюха
Если комсомолка, значит студентка. На половину меньше проблемы стало, но что же мне всех студенческих блядей от красногоровского сельхозтехникума до макеевского индустриально-строительного института мониторить? Эрекции у меня, может, и хватит, а времени – нет, времени было в обрез. Именно поэтому была другая засада, – с трипперами разными. Чтобы вылечить самый вшивый триппер, вроде молочницы, как минимум две недели нужно. Я таким временем не располагал. Значит, мне нужна была не слишком потрёпанная, не малолетка, но и не в возрасте Оноре де Бальзака. Комсомольская блядь была нужна, короче, чтоб на немецком разговаривала без матюков.
Проституток бордельных я сразу отмёл, нечего там ловить, а пока новенькую совратят, уже и Новый год наступит, а мне в засаде перед массажными салонами с биноклем сидеть тоже не улыбалось. На хозяев этих заведений наехал, где-то должны были новые кадры подбирать – ага, щас! Всё бросили, и начали свои самые рыбные места сдавать! Делали вид, суки, будто не понимают, вообще, о чём речь, девочки сами к ним приходят в поисках работы, какая может быть проституция?
На сутенёров надежд особых не возлагал, для меня трудности в другой области лежали. Бабы здешние – красавицы, конечно, в большинстве своём, много кровей намешано, и всё такое прочее. Но красивые до того момента, когда рот открывать нужно. Им ведь только скажи: «Ты Пушкина читала?», а в ответ, сто пудов, услышишь: «Шо, бля?». Я на такие подъёбки в этом нарывался, мне иногда казалось, если шлюха в этом городе дорого стоит, это не значит, что у неё сиськи большие или она в жопу даёт. Она Пушкина читала, Артём, поэтому и стоит двести баксов в час. А те, кто с сиськами и в жопу даёт, на улице стоят, в районе студгородка.
Другая зона поиска – это кореша. Мало кобелей было, хоть в том же универе? Да стоит только клич кинуть, такую картотеку соберут, и кто по-немецки, и по-украински, и по-японски говорит – всё известно станет. Только, Артём, я оглянулся, – и вот тогда мне стало ясно, насколько нас осталось мало. Нет, я и раньше замечал, дни рождения, там, пьянки разные были. Если женился кто-то, и дитями оброс, – так это не самый плохой конец, оказывается…
Я вот сейчас думаю, сколько людей известных за десять лет грохнули: Листьева, Старовойтову, Гонгадзе… А ведь убийц так и не нашли. А сколько простых людей по стране постреляли, – пиздец полный! Не годы демократии, а какая-то братская могила получается. Кто батю моего грохнул, так и не узнали. То есть узнали – бандиты грохнули, криминальные элементы. Потом, Диму Некрасова, неплохой мужик был, уже, вроде, выбрался, после того как его подстрелили, – в могиле, всё равно лежит. Славик Кайдашов, прямо в больнице, суки, достали… Много народу полегло, Артём, как на войне почти…
И куда мне было идти? К Бероеву? Тот перчатки на руки натянул бы, и сказал бы: «С подобными просьбами рекомендую впредь ко мне никогда не обращаться!», или чего-нибудь в этом роде.
Егор в готовности номер один оказался: «Познакомлю с тремя девахами, – говорит, – из швейного техникума. Одна, – говорит, – сто пудов тебе подойдёт». Ясный хуй, подойдёт! Зингер, который машинку швейную придумал, он же немец как раз! Значит будет, о чём портнихе-шлюхе в койке с Гейгером поговорить, о балете, там о тракторах. Егор в отчаянии секретуток начал своих предлагать, но секретутка, – та же шлюха из борделя, только на ставке работает, ну, шмотки ей некоторые покупают, духи, там, помаду губную…