История моей юности

Петров-Бирюк Дмитрий Ильич

— Ничего, Людмила Андреевна, — успокаивал ее отец. — Доедем. Я ж не пьяный, а только выпивши…. Пьяный всегда проспится, а дурак никогда.

— Ты и дурак и пьяница, — отвечала она. — Все вместе.

— Ладно, — отмахивался от нее отец. — Просплюсь, тогда увидишь — дурак я или нет… Садись, Саша, поешь, а потом поедем.

Я было уселся за стол, но Людмила заторопила:

— Дорогой поешь. Некогда. Надо ехать… К поезду опоздаем.

Задвигав стульями и табуретками, все поднялись из-за стола, стали молиться

богу, целоваться с отцом.

— Ну, дай бог, Илья Петрович!.. Ни пуха, ни пера..

Сопровождаемый собутыльниками, отец, пошатываясь, подошел к телеге, взобрался на нее.

— Поехали! — сказал он подводчику. — Где Сашурка?

Я же в это время полными слез глазами в последний раз оглядывал двор, дом. Потом я подошел к Полкану, гремевшему цепью. Собака от радости завизжала, запрыгала.

— Прощай, Полкан! — сказал я собаке. — Уезжаю, теперь не увидимся.

Собака, на мгновение прислушавшись к моему голосу, будто поняв сказанное, взвизгнула и, подпрыгнув, лизнула меня в губы.

Сдерживая рыдания, я выбежал за ворота и взобрался на телегу.

— Ну, все уселись? — спросил подводчик. — Эй, пошли, милыи-и! — щелкнул он по сытым лошадиным спинам.

Лошади побежали рысью.

Не успели мы отъехать от дома, как отец повалился на сено, которое было в телеге, и захрапел.

Я с тоской смотрел на отдалявшийся от меня родной дом с огромной грушей у крыльца. Мне казалось, что груша прощально кивает своей верхушкой.

Меня очень огорчало, что ни один из моих друзей не пришел проводить меня. А ведь вчера, когда мы расходились по домам, они все уверяли, что обязательно придут.

Мы выезжали уже из станицы, когда вдруг из-за угла хаты, стоявшей на окраине, выскочили несколько молодцеватых «всадников», лихо сидевших верхом на длинных хворостинах. Размахивая деревянными саблями, они с криками «ура» ринулись в атаку на нашу подводу.

Подскакав к телеге, «всадники» осадили своих «коней». Подводчик захохотал и, приостановив лошадей, перевел их на шаг.

— Эй, казаки-молодцы! — крикнул он им. — Что ж, стало быть, хочете дружка своего проводить с парадом, что ль?

— Дядя, — попросил я его, — можно мне к ним на минуту спрыгнуть?

— Сиди на месте! — прикрикнула Людмила. — Ехать надо, а то к поезду опоздаем.

— Что уж ты на него так, — укоризненно сказал ей подводчик. — Ну нехай же слезет на минутку. Непонимающий ты человек. К нему друзьяки сбеглись со всей станицы проводить, а ты даже не разрешаешь ему и попрощаться с ними. Слазь, Сашка! — сказал он мне. — Погутарь маленько с ребятишками.

Людмила зло посмотрела на него, но промолчала. Я соскочил с телеги. Ребята окружили меня. Кто-то из них даже великодушно предложил мне хворостину, чтобы я сел на нее верхом, но я отказался.

Некоторое время мы молча шли за подводой. Но потом молчание прервал Кодька.

—

Сашурка, — сказал он мне, — ты как только приедешь на море, так зараз же напиши нам. Ладно?

— Ладно, — кивнул я. — Напишу. Обязательно напишу. Обо всем напишу… Только и вы, ребята, напишите мне… Будете писать?

— А как же! — пообещал Кодька. — И мы будем… Вот напишешь нам, мы, может, приедем к тебе…

— Как — приедете? — даже приостановился я от изумления.

— Очень просто, — ответил Кодька. — Нам учитель в школе объяснял, что наш Бузулук впадает в Хопер, а Хопер — в Дон, а Дон — в Азово море.

— Не в Азово, а в Азовское, — поправил я.

— Ну, это все едино, — сказал Кодька. — Нехай в Азовское. А Мариуполь же, ты мне сам говорил, стоит на Азове-море, — продолжал он. — Ну, лодка у нас есть. Наберем хлеба поболе, сала, пшена, картошки — и поплыли. Вот красота, а! Ден за пять и доплывем.

— Ну, Александр, — сказал подводчик, останавливая лошадей, — прощайся со своими друзьями. Надобно ехать побыстрее, а то ж в сам деле могете на поезд запоздать.

Я по очереди пожал каждому мальчугану руку. Кодька предложил мне:

— Давай, Сашурка, с тобой поцелуемся. Мы ж родня.

— Давай! — согласился я.

Мы поцеловались.

Я вскочил в телегу. Подводчик тронул лошадей. Они бодро побежали по дороге, поднимая клубы сизой пыли. Некоторое время ребята, верхом на хворостинах, следовали за нами, а потом отстали. Долго они стояли на дороге, смотрели нам вслед и размахивали фуражками. Я им в ответ тоже помахал своим картузом.

Потом наша подвода перевалила за пригорок, и мои друзья исчезли из виду.

В порту

Скоро мы приехали на станцию. За дорогу отец немного проспался, протрезвел. Расплатившись с подводчиком, обрюзгший и заспанный, он, оставив нас с Людмилой у багажа, пошел разузнать о билетах. Не появлялся он около часа, а придя, рассказал:

— Сейчас у кассы я встретил одного моряка-офицера. Знает, оказывается, нашего Никодима. Уверяет, что Никодим наш женился и взял богатую невесту… Отец ее, говорит, трактир содержит. Вот ведь какой, и не написал об этом…

— Ну, а как билеты? — оборвала его Людмила.

— Билеты я взял до Царицына, — сказал отец. — В Царицыне у меня есть дела. Остановимся там дня на два… Потом заедем в Ростов, может, найдем Никодима или жену его…

На это Людмила ничего не ответила. Я заметил, что она в последнее время стала какой-то странной, флегматичной, все о чем-то думает, словно бы решает какую-то важную задачу. Даже водки в рот не берет теперь…

К платформе с шумом и грохотом подкатил запыленный пассажирский поезд. Мы уселись в вагон третьего класса. Я первый раз в своей жизни ехал в поезде, поэтому все было для меня необычным.