История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе
Шрифт:
Мировоззренческие традиции А. П. Смирнова были продолжены казанской школой археологов и ее основателем Н. Ф. Калининым в 1945–1952 годах. В 1960-х годах начинается современный этап булгароведческих исследований, с которым навсегда связано имя А. Х. Халикова и его учеников [270] . В результате широкомасштабных археологических исследований, проводящихся с 1967 года на Билярском городище учениками научной школы А. Х. Халикова, в среде археологов началась дискуссия о том, какой именно город Волжской Булгарии был столицей государства до монгольского нашествия. Согласно концепции А. Х. Халикова и его учеников столицей страны был именно город Биляр-Болгар, или Великий город, который в отличие от Болгара на Волге находился не на водных путях, но в глубоком тылу государства.
270
Среди
Продолжающиеся исследования этого города и сегодня не перестают поражать своими открытиями, проливающими все более яркий свет на образ материальной и духовной жизни первых северных мусульман. Современные татарские ученые предполагают, что Великий город был заложен уже в 922 году, во время пребывания аббасидского посольства в Волжской Булгарии, и именно этим объясняется приказ царя о перекочевке племен, о которой мы уже читали у ибн Фадлана. Такие ученые, как А. Халиков и Ф. Хузин, считают, что начало Великого города – это та крепость, которую не только собирался построить, но и фактически построил царь Алмуш, принявший мусульманское имя Джафар бин Абдуллах. Как пишет о Великом городе А. Халиков,
«Археологические остатки этого города, заложенного в 922 году и погибшего в результате монгольского нашествия в 1236 году, располагаются на левом берегу реки Малый Черемшан (приток реки Большой Черемшан, левого притока Волги), на окраине села Билярска Алексеевского рафона Татарской АССР. Город занимал относительно плоское плато, понижающееся к реке, за которой возвышается живописная гора, где располагалась одна из булгарских святынь, место жертвоприношения – «Джавышер», размещенное у мощного истока родниковой воды [271] ».
271
Халиков А. «Татарский народ и его предки». Там же, с. 91.
Кажется естественным, что булгары решили построить свой первый настоящий город вблизи главной святыни языческих времен, тем более, что «священные родники» почитаются российскими мусульманами и сегодня. А. Халиков и его ученики предполагают, что в строительстве города могли участвовать профессиональные строители из Хорасана, Нишапура, Мерва и Хорезма, прибывшие вместе с халифским посольством, которое первоначально насчитывало до 5000 человек [272] . Однако, учитывая незадачливую судьбу самого посольства и метафорическую вольность арабских источников в обращении с цифрами, мы не можем с какой-либо уверенностью сказать, что в закладке Великого города, если она действительно произошла уже в 922 году, принимали участие мусульманские зодчие. К тому же в этом, кажется, и не было прямой необходимости, поскольку изначальная планировка города близка к планировке первых городов Дунайской Болгарии, а именно, городов Плиска и Преслава, в закладке и планировке которых мусульманское зодчество не играло, видимо, никакой роли. Принцип планировки булгарских городов, принимавший во внимание естественные природные укрепления, состоял в том, что города обносились кольцевой обороной, подобно стоянкам кочевников, хотя и имели несколько типов.
272
Халиков А. «Первое государство», на тат. яз., Казань, 1991. С. 71.
Великий город, крупнейший из булгарских городов, состоял из цитадели, внутреннего города, внешнего города и посада, тогда как другие булгарские города, центры полунезависимых феодальных княжеств, порою делились только на цитадель и собственно город, а порой представляли собой только мощные пограничные крепости без внутреннего членения на город и цитадель.
Как бы то ни было, города Волжской Булгарии развивались поистине стремительно, и очевидно, что
Чем же объясняется столько бурная и стремительная урбанизация Волжской Булгарии? Думается, что основными экономическими и политическими предпосылками к этому были исчезновение хазарской дани, освобождение торговых путей и последующий расцвет булгарской торговли и ремесел, но не только это. Несмотря на остатки племенного деления, сказывавшиеся в существовании отдельных княжеств в период перехода волжских булгар от родоплеменного к феодальному обществу, принятие ислама стало для них широкой платформой созидания общей культуры и общего мировоззрения. И это мировоззрение, будучи исламским, было еще и тюркским, тогда как во всем исламском мире тюркский фактор становился все более значимым и определяющим.
Аббасидский Халифат со второй половины X века практически управлялся тюрками, которые в мире ислама начинали играть такую же определяющую культурную роль, как ранее арабы и персы. Мы уже знаем, что войска аббасидских халифов состояли в основном из тюрков Великой степи и Средней Азии, в среду которых все шире и глубже проникали учение и культура ислама. Если Аббасидский Халифат клонился к своему полному политическому упадку, позволяя себе нарушать исламские предписания, как в вопросах власти, так и в частом предпочтении материального – духовному, то в тюркской среде, живущей законами патриархального общества и еще чуждой соблазнам и искушениям городской культуры, ислам по-прежнему воспринимался как руководство к действию. В конце концов, этот чуждый арабской изнеженности тюркский дух с его предельно ясным пониманием справедливости восторжествовал в исламском мире, и с середины XI века история ислама стала во многом историей тюрков. Бесспорно, что тюрки действительно восстановили могущество Халифата после упадочного правления последних Аббасидских халифов.
Надо сказать, что восприятие этой тюркской мусульманской истории, несмотря на усилия Л. Н. Гумилева и других русских историков, остается в России и на Западе чрезвычайно однобоким. Военные победы тюрков, продолжавшиеся в течение нескольких веков, а также падение Византии от рук турок застят глаза даже самым беспристрастным исследователям. Тюркская история предстает в русских и западных описаниях едва ли не историей сплошных войн и завоеваний без учета того, что в средние века война была главным и едва ли не самым почетным занятием государей не только Востока, но и Запада. Частичную разгадку этой не слишком справедливой исторической оценки можно извлечь, например, из труда Герберта Уэллса «Очерк всеобщей истории», где о тюрках в исламе говорится так:
«Теперь они были мусульманами, и мусульманами примитивного типа, которых (первый халиф) Абу Бекр зазывал бы в ислам. Они возродили ислам с огромным воодушевлением и вновь обратили внимание мусульманского мира на религиозную войну с христианами. После великих завоеваний и упадка династии Омеййядов между двумя религиями было установлено нечто вроде перемирия. Военные действия, котрые шли между христианством и исламом в этот период, были скорее похожи на отдельные стычки, чем постоянную войну. Только в XI веке эти стычки переросли в отчаянную и фанатическую борьбу [273] ».
273
Уэллс Г. Там же, с. 623–624.
Исторической справедливости ради стоит отметить, что в XI веке именно христианский мир начал эпоху религиозной войны и Крестовых походов. Столкновение мусульманского и христианского миров в XI веке назрело в силу не религиозных, но экономических и политических причин. Экономическое господство мусульманских государств над торговыми путями было практически абсолютным, и Крестовые походы, при всем их религиозном духе, были, по сути, войнами за Средиземное море, главное торговое море тогдашнего мира.