История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
Шрифт:
но упорядочить свою жизнь уже не мог – слишком далеко зашел.
Немало времени из оставшихся ему лет он провел в долговой
тюрьме. В 1864 г., когда Время(закрытое в 1863 г.) возобновилось
под названием Эпоха, Достоевские пригласили его в качестве
главного критика. За несколько месяцев, которые ему оставалось
жить, Григорьев написал свои главные прозаические произведения –
Мои
органической критики. Но дни его были сочтены. Летом 1864 г. он
опять попал в долговую тюрьму. Благодаря щедрости одного из
друзей его оттуда выпустили, но на следующий день он скончался.
Григорьев называл себя последним романтиком; был ли он
последним или нет, несомненно одно: он был самым полным
воплощением романтического духа в русской литературе. Все
основные черты романтизма в нем собраны: страстное стремление к
идеалу и безнадежная неспособность его достичь; повышенная
чувствительность к поэзии и преклонение перед ее чарами; крайняя
субъективность всего им написанного; полная без ответственность в
соединении с обостренным нравственным чувством – а отсюда
вечное колебание между верой в свое абсолютное, идеальное «я» и
отвращением к своему реальному поведению. Даже национализм
Григорьева, его идея органической правды русского народа, которая в
его сознании обладала высочайшей религиозной ценностью,
перекрывающей все нравственные ценности, – это характерная черта
романтизма.
Лучше всего личность Григорьева выразилась в его
замечательных письмах, пожалуй, интереснейших на русском языке.
По искренности, страстности и разнообразию эмоциональной окрас -
ки им почти нет равных.
Как поэт Григорьев типичен для послелермонтовского периода,
когда технические искания были отброшены и поэзия строилась
исключительно на вдохновении. Повествовательные поэмы
Григорьева невозможно читать, до того они расплывчаты и
многословны. В ранней книге его лирики (1846) можно найти
замечательные строки и строфы, замечательные главным образом
тем, что они странно предвосхищают голос и интонацию Блока. Но
лучшие его стихи относятся к тому времени, когда он куролесил
вместе с «молодой редакцией». Они были опубликованы несколько
лет спустя во второстепенных газетах и так и не попали ни в какое
собрание, пока Блок в 1915 г. их не издал. Лучшие его стихи были
вдохновлены близостью с цыганами. Его обращение к гитаре и
чудесная лирическая фуга, начинающаяся словами «Две гитары за
стеной...», не уступают самым чистым и вдохновенным
произведениям на русском языке. Особенно по следняя, хоть и
неровная, грубоватая и слишком длинная – несомненный взлет
лирического гения, в каком-то смысле предвещающий знаменитые
блоковские Двенадцать.
Из прозаических произведений Григорьева наиболее
замечательны и лучше всего читаются Мои литературные и
нравственные скитальчества. Их можно назвать культурной
автобиографией. Это не история его души, но история его жизни в
связи с культурной средой, породившей его, и с культурной жизнью
нации в его молодые годы. В первых главах описывается старый и
мрачный родительский дом, отец и мать, слуги, окружавшие их,
словом, атмосфера старого Замоскворечья. Потом, в школе и в
университете, начинаются литературные и нравственные
скитальчества на фоне всей литературной и культурной жизни его
поколения. Григорьев необыкновенно остро чувствовал движение
истории, и никто не способен так, как он, передать запах и вкус
эпохи. Это в своем роде единственная книга; с ней может сравниться
разве что книга Герцена Былое и думы, совсем другая по тону, но
обладающая такой же силой исторической интуиции.
Как критик Григорьев запомнился больше всего своей теорией
«органической критики», согласно которой литература и искусство
должны органически вырастать из национальной почвы (отсюда и
название «почвенники», которое получили его последователи).
Органическиечерты Григорьев находит у Пушкина, культу которого
он много способствовал, и у своего современника Островского, чьим
пропагандистом он с гордостью себя считал. Григорьев любил все
русское просто потому, что оно русское, независимо от других
соображений. «Органичная» русскость была для него абсолютной
ценностью. Но в определении того, что он считал особенностями
русского человека, он был последователем славянофилов. По его
мнению, отличительной чертой русского характера является
кротость, в отличие от хищностиевропейца. Он надеялся, что
новым словом, которое скажет Россия, будет создание «кроткого
типа», первое воплощение которого он увидел в пушкинском Белкине
и лермонтовском Максим Максимыче. Он не дожил до появления
ИдиотаДостоевского, которого он, возможно, счел бы его