История тела сквозь века
Шрифт:
Грехопадение. Великолепный часослов герцога Беррийского. XV век
В «Великолепном часослове герцога Беррийского» представлена и миниатюра, изображающая Грехопадение, где змей соблазняет Еву. Змей изображен в виде Мелюзины: существа с женским торсом и змеиным хвостом.
Представление о том, что женщина – это путь к искушению и совершению греха, возникла из истории о падении Адама и Евы. Прародители всегда изображались обнаженными, но до грехопадения нагота считалась естественным состоянием, а после – постыдным. Именно оголенное тело Евы и стало воплощением греха. Самым
Помимо Адама и Евы, частично или полностью обнаженными часто изображались святые мученицы Агата и Варвара. В позднем Средневековье они стали наглядным воплощением идеальных женщин, которые упоминались в романтической поэзии и любовных романах. Их наделяли длинными белокурыми волосами, белой кожей, небольшим животиком и круглыми как яблоко грудями. У средневекового зрителя, да и у современного тоже, такие иллюстрации могли разбудить не только религиозное сознание, но и эротическое.
Кто знает, может быть, подобное изображение великомучениц как сексуально привлекательных женщин создавалось специально для духовного созерцания. Этот парадокс Маргарет Майлз, президент американской академии религии, назвала «религиозной порнографией», а Медлин Кавинесс, исследовательница европейского искусства Средних веков, – «садоэротическим». На многих иллюстрациях во время пыток великомученицы изображаются с обнаженной грудью, олицетворяющей материнство, женственность и сексуальное желание. Согласно «Золотой легенде», когда Агате огромными щипцами отсекают грудь за то, что она отвергла домогательства городского чиновника, она с облегчением произносит: «Теперь меня никто не возжелает».
Фривольные рисунки были доступны далеко не каждому. Эротиеские сцены чаще всего встречались в дорогих рукописных книгах.
Эротическая миниатюра. Часослов. XV век
Большая часть эротических миниатюр встречается на полях часословов – такие изображения, зачастую не относящиеся к тексту, называются «маргиналами». Ученые-медиевисты до сих пор спорят, нужны ли они были для предостережения читателю – чего делать нельзя – или просто услаждали взор владельцев книг.
Чудо-дерево
В итальянском городе Масса Мариттима обнаружили фреску XII в., на которой изображено дерево с весьма необычными «плодами» – пенисами! Под ним находится группа женщин, которая пытается достать заветные фрукты.
О значении этой фрески выдвигаются самые разные теории: от символа плодородия у язычников до примера первой политической пропаганды. Последней версии придерживается и Джордж Ферзоко, директор Центра тосканских исследований при Лестерском университете. Он полагает, что данная роспись представляет собой некий политический плакат, побуждающий выступать за папское правление, а не за императорское. Имеется в виду знаменитое противостояние гвельфов и гибеллинов. В те времена город Масса Мариттима находился под контролем гвельфов, которые выступали за усиление влияния папы римского. Черные птицы на фреске символизируют изгнанных из города гибеллинов, приверженцев императора Священной Римской империи. Ферзоко считает, что это изображение содержит послание жителям Масса Мариттима: «Если гибеллинам дать власть, то они принесут с собой ересь, сексуальные извращения, разногласия и черную магию».
Большинство сексуальных изображений можно найти именно в «божественных» местах: церквях, соборах, в религиозных манускриптах. Обнаженные пары (гетеро– и гомо-), пышногрудые сирены и русалки, мужчины, выставляющие напоказ свое достоинство, нагие женщины, седлающие зверя, – все это и многое другое можно встретить на полях страниц церковных писаний. Может быть, это пространство специально выделялось для таких вот «наглядных пояснений». Исследователи искусства Средних веков Паула Герсон и Майкл Камилль сделали подобное предположение относительно изображения обнаженной пары, которая занимается сексом. Изображение иллюстрирует запретные действия, о которых идет речь на этой странице манускрипта. Другой пример – это изображение монстра, доставляющего
Дерево с подвешенными фаллосами. Фреска. XII век
Жан Жерсон рассказывает об одном знатном человеке, который, исповедуясь монаху-картузианцу, поведал, что смертный грех – он указал на распутство – не препятствует его любви к Богу, напротив, побуждает его еще более страстно восхвалять божественную сладостность и вожделеть к ней.
Герцог Бургнундский Филипп Добрый – пример того, как набожность могла сочетаться с чисто мирскими помыслами. Человек, живший среди пышных празднеств, имевший множество внебрачных детей, хитрый и расчетливый политик, отличавшийся непомерной надменностью и гневливостью, он при этом искренне набожен. По окончании мессы он долго еще молится, преклонив колена. Четыре дня в неделю он постится и сидит на воде и хлебе – не считая канунов праздников Девы Марии и святых апостолов. Часто в четыре часа пополудни у него еще не было и крошки во рту. Он раздает немало милостыни, и делает это втайне. Также тайно велит он служить заупокойные мессы по каждому своему скончавшемуся подданному.
Среди знати немало самых невероятных аскетов, как Петр Люксембургский. Этот отпрыск графского рода Люксембургов, занимавшего в XIV в. столь видное место в Германской империи, а также при дворах Франции и Бургундии, являет собою яркий образчик того, что философ Уильям Джеймс называет «святым-недоумком»: узкий, ограниченный ум, способный существовать лишь в боязливо замкнутом мирке благочестивых мечтаний.
Людовик XI, «что оплатил милость Господа и Девы Марии деньгами большими, нежели какой король когда-либо тратил», демонстрирует все признаки непосредственного и явного фетишизма. В его почитании реликвий, страсти к совершению паломничеств и к участию в процессиях, нет ни возвышенного благочестия, ни благоговейной сдержанности. Со священными предметами он обращается так, как если бы это были не более чем ценные домашние снадобья.
Священные места
Если придерживаться той концепции, что весь античный мир был ориентирован на телесность, на так называемый «материально-чувственный космос», то взаимоотношения Средневековья и предшествующего ему христианства помогут нам лучше разобраться в том, как интерпретировала этот античный материализм христианская церковь в своих духовных установках. Ясно, что такие отношения были исключительно диалектическими. Постараемся разобраться в этом.
Христианские храмы часто возводились на месте языческих святилищ. В начале христианской истории языческие храмы обычно предварительно разрушались. С V века начинается процесс превращения их в христианские церкви.
Священные места язычников приобретали христианское значение как через сознание новообращенных, так и в ходе сознательно проводимой политики. Христианизации подвергался сам пейзаж; выделяющиеся объекты посвящались христианским святым, порой меняя само имя: так, остров Огласа в Средиземном море был переименован в Монте-Кристо.
Сульпиций Север в житии Мартина Турского, сносившего храмы и священные деревья язычников, отмечает: «Там, где разрушал он языческие капища, там и воздвигал церкви и монастыри». А Бенедикт Нурсийский, обосновавшись в итальянском селении Монтекассино, первым делом разбил статую Аполлона и уничтожил языческий алтарь на холме.
В письме папы Григория I, которое приводит Беда, говорится: «Я решил, что храмы идолов этого народа не должны быть разрушены. Уничтожив находящихся в них идолов, возьмите святую воду, и окропите эти капища, и воздвигните в них алтари, и поместите святые реликвии. Ибо если храмы выстроены прочно, весьма важно заместить в них служение идолам службой Истинному Богу. Когда эти люди увидят, что святилища их не разрушены, они изгонят заблуждения из своих сердец и с большей охотой придут в знакомые им места, чтобы признать Истинного Бога и молиться Ему».