Итальянский след

Пронин Виктор Алексеевич

– Это хорошо. Аванс за квартиру вернул?

– Не успел, – фальшивым голосом сказал Худолей. – Но я обязательно сделаю, как ты велел. Я послушный, Паша, я исполнительный. Я всегда поступаю, как советуют старшие товарищи. Верь мне, Паша!

– Заметано, – кивнул Пафнутьев.

В управлении его ждал вызов к прокурору Шевелеву. Олег Петрович Шевелев был человеком нового склада. Счастливые демократические времена вывели на общественную арену людей бойких, веселых, легких в общении с подчиненными, с руководством и вообще со всей окружающей действительностью. Был он молод, поджар, занимался каким-то видом спорта: не то прыгал, не то бегал, не то еще что-то подобное над собой совершал. Во всяком случае, в комнатке отдыха, примыкавшей к его

кабинету, стоял кеттлеровский тренажер. Усевшись на него, можно было вообразить себя на велосипеде и крутить педали сколько хочешь. Если позволить себе некоторую вольность суждений, то можно сказать, что многое в жизни и деятельности прокурора Шевелева крутилось как бы понарошку. Так что кеттлеровский велосипед был чем-то вроде символа. По прокурорскому челу стекали капли пота, спина была взмокшей, в мышцах накапливалась молодая усталость, которую хотелось назвать даже не усталостью, а истомой, но при этом педали крутились вхолостую, поскольку тренажер был намертво привинчен к паркету. Надо сказать, что хитроумный Кеттлер так соорудил свой велосипед, что на верчение педалей вкладывалось ровно столько напряжения, сколько хотелось. Устал – сделай себе послабление, и тогда педали начнут вертеться совершенно свободно без всяких усилий. Если в теле появился спортивный азарт – можешь повернуть какую-то там гайку и, пожалуйста, – трудись до седьмого пота. Как и в жизни, ребята, как и в жизни.

– А, Паша! – воскликнул Шевелев, увидев в дверях смурную пафнутьевскую физиономию. – Рад тебя видеть! – Он легко встал, вышел из-за стола, сделал несколько шагов навстречу, пожал Пафнутьеву руку, похлопал ладошкой по плечу, позаглядывал в глаза, словно желая убедиться, что его подчиненный из всех опасных жизненных передряг вышел целым и невредимым.

– Здравствуйте, Олег Петрович, – почтительно сказал Пафнутьев. – Вызывали?

– Что значит вызывал?! Паша! Я просил тебя заглянуть ко мне, не более того! Какие могут быть вызовы в наше время?! Ты что? – Шевелев рассмеялся заразительно, впрочем, его заразительность Пафнутьева нисколько не коснулась, поскольку знал он, прекрасно знал, зачем пригласил Шевелев, почему пляшет сейчас перед ним, как вошь на гребешке. Мысленно Пафнутьев так и выразился – вошь на гребешке. Но стоял он все в той же позе вызванного на ковер – руки вдоль тела, папочка в кулачке, голова чуть вперед, чуть в наклоне, голос негромкий, взгляд не то чтобы робкий, взгляд должен быть в меру дерзок, но и дерзость должна происходить от желания предугадать желания руководства и даже его капризы.

Вот так примерно.

– Садись, Паша, – легкий взмах прокурорской ладошки указал Пафнутьеву, куда именно следует сесть. И он сел. Старый хитрец Пафнутьев знал, как сесть – на самый краешек кресла, коленочки вместе, папочку на коленки и вопрошающий взгляд на руководство. Заметьте, не вопросительный взгляд, вопросительный может иметь оттенок нетерпеливости, даже требовательности, нет, взгляду положено быть именно вопрошающим. Чего изволите, дескать.

– Какой-то ты сегодня скованный! – воскликнул Шевелев. – Я теряюсь от твоей серьезности! Что-нибудь случилось? Говори, решим!

– Да нет, так чтобы очень, то не слишком… – промямлил Пафнутьев. Боялся он вступать в разговор открытый и доверительный, переполненный шутками-прибаутками, веселыми историями о преступлениях и преступниках. Знал – после такого разговора отказать человеку в большой или маленькой просьбе невозможно. Просто невозможно. После такого разговора можно только выпить, похлопать друг друга по плечам и расцеловаться у порога в знак вечной дружбы, а то и любви. – Тепло сегодня, – сказал Пафнутьев, прекрасно понимая весь идиотизм произнесенного. – Даже жарко. Вчера было холоднее.

– Весна идет, весне дорогу! – воскликнул Шевелев, падая в соседнее кресло. – Как дела с этими прекрасными женскими трупами?

– Нормально, – кивнул Пафнутьев. – Все путем. Устанавливаем, собираем доказательства, улики.

– Уже улики?!

– Да,

но они пока безымянные. К уликам еще преступников надо подобрать. Но не каждый преступник окажется впору этим уликам, вернее, улики оказываются не впору преступнику. Это вроде как обувь купишь, а потом жалеешь.

– Понятно, – сказал Шевелев, окончательно запутавшись. – Как я понимаю, задерживать некого?

– Задержали одного, но это так… Шестерка.

– Тогда зачем задерживали?

– Много знает.

– Не торопись выпускать!

– Да вот тяну, пока сроки позволяют.

– Это правильно. Так и нужно поступать. Только по закону и ни шага в сторону. Шаг влево, шаг вправо – стреляю без предупреждения. На поражение. Так было во времена нашего позорного прошлого, так будет и впредь. Согласен?

– Насчет позорного прошлого?

– Паша, ты не в ту степь поскакал, понял? Не в ту степь. – Терпение Шевелева, кажется, закончилось. – У меня был Сысцов. Слышал о таком?

– Приходилось.

– Он говорит, что ты нагрянул к нему домой почти с обыском. Это правда?

– Он что, этот Сысцов, немножко беременный?

– Не понял?

– Что значит – почти с обыском? Или с обыском, или без обыска. Наполовину не бывает. Как не бывает женщин немножко беременных или, скажем, почти беременных.

Шевелев расхохотался, причем так искренне и опять же заразительно, что, откинувшись на спинку кресла, несколько раз взбрыкнул ногами. Пафнутьев тут же вообразил, что ногами прокурор сучит так, будто сидит на кеттлеровском тренажере.

– Слушай, Паша, у меня к тебе просьба… Не трожь этого Сысцова. Ну на кой он тебе сдался? Старый хрыч, хотя и с заслугами.

– Его заслуги уходят корнями в позорное прошлое, Олег Петрович, – усмехнулся Пафнутьев, которого задели, задели прокурорские слова о позорном прошлом. Пафнутьев не считал позорным ни свое прошлое, ни прошлое страны, в которой он когда-то родился и прожил не меньше тридцати лет.

– Паша, – Шевелев положил ладонь на плотную коленку Пафнутьева. – Оставь Сысцова. Ты же не веришь, что он убил этих девочек? Ему ли с девочками путаться! Он был здесь и подробно, чистосердечно, откровенно рассказал все, что произошло. Да, ему принадлежит фирма «Роксана». Да, убитые девочки пользовались услугами этой фирмы. Да, служащие «Роксаны» как-то отправляли их в Италию. Все вернулись. Живые и здоровые. Чем они там занимались… Это ведь не наше с тобой дело. Может быть, Иван Иванович как-то после хорошей дозы итальянского вина к кому из девочек залез под юбку. Могло такое быть? Могло. Я у него впрямую спросил. И он мне в лоб ответил – могло. То есть человек ведет себя искренне. Это надо ценить.

– Ценю, – уныло кивнул Пафнутьев.

– У тебя есть против него что-то конкретное? Если есть – бери! Я сам подпишу ордер на арест. Нет ничего конкретного – не лезь к мужику! – На этот раз в голосе прокурора чуть слышно звякнул металл.

Шутки кончились, подумал Пафнутьев.

– Мы договорились? – спросил Шевелев, снова укладывая свою ладошку на пафнутьевское колено.

– Я больше не буду к нему домой ездить, – покаянно произнес Пафнутьев.

– И сюда вызывать не надо. Если очень уж захочется, зайди ко мне, посоветуемся, вместе пригласим, в конце концов. Устроим ему перекрестный допрос, козлу похотливому!

– Это было бы интересно. – Пафнутьев уставился тяжелым, неподвижным взглядом в пол.

– Значит, заметано?

– Олег Петрович… Мне надо срочно показаться врачу, – медленно проговорил Пафнутьев, все так же глядя в пол. – Я прошу дать отпуск за свой счет… На неделю.

– Нет проблем! – воскликнул Шевелев радостно. – Хоть с завтрашнего дня.

– Мне бы с понедельника. Если не возражаете.

– Считай, что с понедельника ты в отпуске. Только оставь заявление секретарю.

– Спасибо, Олег Петрович. – Пафнутьев тяжело поднялся из кресла, невольно, может быть, сам того не сознавая, давая понять Шевелеву, что действительно нуждается в серьезном медицинском обследовании.