Итальянский след
Шрифт:
Понимал Пафнутьев еще одну тонкость разговора – не должен был Шевелев отпускать его даже в короткий отпуск, поскольку не завершено расследование двух убийств. Так не делалось, это было против сложившихся правил. Если бы Пафнутьев попросил неделю на то, чтобы проведать родителей, сделать ремонт в квартире, отдохнуть на даче, то, конечно, отпуска он бы не получил. Но если пошатнулось здоровье – отказать трудно. Он должен был сам облегчить задачу Шевелеву и выдвинуть такую причину, чтобы у того было право дать ему отпуск.
Шевелев проводил Пафнутьева до
– Паша, значит, так… Мы договорились, да? – Шевелев смотрел жестко, и ни тени улыбки, благожелательства не осталось в его прищуренных глазах. Пафнутьев знал этот взгляд – так смотрели люди, которые не один раз побывали за колючей проволокой. И не за карманные кражи, нет. И понял Пафнутьев, что вся прокурорская доброжелательность, общительность, легкость – это вроде газетки, в которую завернута свинцовая труба.
– О чем договорились? – спросил он.
– О Сысцове.
– Олег Петрович, я вот что скажу, – доверительно проговорил Пафнутьев. – Сысцов – это тот человек, который в свое время повысил меня в должности, сделал начальником следственного управления, каковым я в настоящее время и являюсь.
– Да-а-а?! Я и не знал, – Шевелев расплылся в улыбке.
– У нас с ним отношения давние, выверенные, можно сказать, – Пафнутьев осторожно и старательно проговаривал слова, которые ни к чему не обязывали, которые потом можно прослушивать много раз и не найдешь, не обнаружишь в них даже намека на какое-то обещание. Нужно быть очень уж опытным человеком, чтобы обнаружить пустоту этих слов и проглотить их.
Шевелев проглотил.
– Если увидите Ивана Ивановича, передайте ему, пожалуйста, что в самом факте моего посещения нет никакой угрозы. – Пафнутьев говорил чистую правду и опять лукавил. Да, в факте посещения угрозы не было, угроза была в другом – документы, фотографии, свидетельства, да и сами трупы, наконец, тоже взывали, требовали возмездия, их невнятный скорбный голос Пафнутьев слышал постоянно, как и плач неродившегося ребенка.
– Я его буду видеть сегодня же, – радостно заверил Шевелев. – Передам ему ваши слова и вашу благодарность.
– За что? – обернулся Пафнутьев, уже перешагнув порог.
– За назначение!
– Ах да, – кивнул Пафнутьев, слегка посрамленный собственным коварством. – Он об этом помнит.
– Добрые дела не забываются! – сказал на прощанье Шевелев, давая понять, что и Пафнутьеву предоставляется возможность сделать доброе дело – оставить Сысцова в покое.
«Он его будет видеть сегодня же, – проворчал Пафнутьев, шагая по коридору к своему кабинету. – Плотно, значит, взялся Сысцов за нашего прокурора. И, похоже, взялся давно, если его просьба вызвала столь горячее желание помочь, спасти, избавить. А вывод только один – Сысцов в опасности. Он не будет зря мельтешить перед этим Шевелевым и вязнуть в его услугах. Вот если бы узнать – в чем он почувствовал опасность? Ведь против него нет ну ничегошеньки. Единственное, что я могу, это сказать при случае: „Ах,
– Ну что, Паша?! – вскочил из кресла Худолей, едва Пафнутьев перешагнул порог кабинета.
– Велено Сысцова не трогать.
– Значит, морда в пуху!
– Боюсь, это не пух. Из-за пуха Сысцов колотиться не будет. А он колотится. Как бы ни в крови была его морда.
– А Пияшев слинял.
– А Величковский плачет.
– К маме хочет, – хмыкнул Худолей.
– Боюсь, он плачет по другой причине. А Пияшев не заявил об ограблении, хотя взяли вы у него… Хорошо взяли. Как понимать?
– Мы на верном пути, Паша.
– Но у нас нет ничего! Ну, фотки с выбритыми прелестями… Ну, документы… Пияшев, конечно, нехорошо поступил, отобрав у девочек паспорта, но, в общем-то, разумно, во всем мире так делается. Надо ведь как-то кадры подзадержать… Фирма туристическая… Пахомова каждый месяц возит девочек на гастроли… Теперь Величковский…
– Он все еще хочет наш туалет отделать? – спросил Худолей.
– Мечтает.
– Пусть отделает! Я завезу ему кафель, песок, цемент, выделю двух помощников. За выходные сделают. Ему бы только в камеру не возвращаться… А, Паша? Пусть!
– Пусть, – пожал плечами Пафнутьев. – Тем более что и отпускать уже скоро, нет у нас против него обвинений.
– Как нет?!
– Ну фотографировал девочек, общался с ними в меру сил и собственной обаятельности. Они просились с ним в город. Он не отказывал, знакомил с Пияшевым. А дальше они сами решали свою судьбу. За это не сажают, не судят, за это можно только упрекнуть, пальчиком по столу постучать, и не более того. Можно еще бровки свои правоохранительные нахмурить, посмотреть этак строго… Но опять же это все.
– А трупы?! – закричал Худолей.
– А что трупы?.. Лежат. Ждут своего часа.
– Значит, трупы тоже могут ждать?
– А почему нет? – пожал плечами Пафнутьев. – У них все как у живых. Молчат вот только, не дано им слово произнести. А ждать могут долго.
– Родным сообщил?
– Уже приехали.
– Они ведь захотят их забрать?
– Обещали подождать маленько.
– Паша, а зачем они тебе?
– Не знаю, – Пафнутьев недоуменно пожал плечами. – Сам не знаю. Не хочется отдавать, и все тут.
– Думаешь, какие-то следы на них остались?
– Чего не бывает…
– Темнишь, Паша! – сказал Худолей.
– Как говорят картежники, что-то корячится в голове… Не могу врубиться. Только есть вот ощущение, что не надо бы с этими трупами так быстро расставаться. Что-то в них еще есть.
– Вроде уж так осмотрели…
– Тут дело не в нашей внимательности. Тут дело в чем-то другом.
– В чем, Паша?!
– Говорю же – не знаю! – уже с раздражением ответил Пафнутьев. – Не знаю. Но чую – ответ где-то рядом, вот тут передо мною, на столе лежит. Да! – воскликнул Пафнутьев и вынул из кармана пачку фотографий. – Сысцову показывал.