Итальянский след
Шрифт:
– И как? Не дрогнул?
– Устоял. Похоже, с трудом, но устоял. Старая закалка. Голыми руками не возьмешь. Посмотри эти снимки повнимательнее – на них сысцовские пальчики. Ради этих отпечатков и ездил к нему. Все остальное – пустое.
– Это ты, Паша, правильно поступил. Как настоящий профессионал. Я тоже всегда так стараюсь поступать. На тебя глядючи.
– У тебя ведь есть неопознанные отпечатки? Ты их сопоставляй. Каждые новые отпечатки сопоставляй с пальчиками всех наших героев, и живых и мертвых. Со всеми без исключения. Величковский, Пияшев, Сысцов, Пахомова, девочки, которые в морге лежат… Да, ведь одна из них беременная была… Как бы ребенка не выбросили
– Паша! – удивился Худолей. – Какой мальчик? Там плод трехмесячный… Тебе-то он на кой?
– Мало ли… Как говорил мой дед, Иван Федорович, в хозяйстве даже ржавый гвоздь пригодится. Понимаешь, тогда с гвоздями тяжело было, напряженка. С мылом, кстати, тоже… И со спичками… А ты говоришь: плод! – Пафнутьев посмотрел на Худолея совершенно счастливыми глазами и поднял телефонную трубку.
– Тебя озарило, Паша?
– Да, Худолей, да!
– Поделись!
– Чуть попозже… Алло! Это морг? Пафнутьев беспокоит, если вы не возражаете… Очень хорошо. Скажите, пожалуйста… Как бы это поприличней выразиться… Прошлый раз, когда мы с вами встречались, вы сказали, что одна из ваших клиенток… Женщина… Да! Что она слегка беременна… Да, я помню, сие есть тайна великая и непознаваемая. Вопрос вот какой… Ребеночек цел? Вы его не выбросили случайно? Понял. Виноват. Заверяю вас, что подобное больше никогда не повторится. Простите великодушно. Да… Да… Да… – Пафнутьев беспомощно посмотрел на Худолея. – Да, сие есть тайна великая, да… Всего доброго, – Пафнутьев с облегчением положил трубку на место. – Крутой мужик… Как вы могли подумать, за кого меня принимаете… Ну и так далее. А ребеночек цел.
– Знаешь, Паша, я ведь догадался, зачем он тебе понадобился, – сказал Худолей.
– Конечно! – воскликнул Пафнутьев. – А для чего же еще! Тут и думать не надо. Значит, так… Насчет отпечатков мы договорились? – Пафнутьев сдвинул на край стола конверт со снимками.
– Там же остались и мои отпечатки, и твои…
– Не надо! – перебил Пафнутьев. – Перед визитом к Сысцову я все снимки протер. Теперь на глянцевой поверхности фоток отпечатки только Сысцова. И никого больше. Ты ведь уже сегодня сможешь что-то внятное произнести, да? Вопрос один – не сталкивались ли мы с его отпечатками раньше? Разумеется, в пределах этого уголовного дела.
– Паша… Сысцов… Он что, засветился?
– Пока нет. Но меня насторожил разговор с прокурором. Если Сысцов был чист до сих пор, то теперь я знаю, что есть некие обстоятельства, в которых он может засветиться. Сысцов без причины колоться не станет. Не та птица. И в должники к Шевелеву зря не полезет. Я вижу во всем этом месиве только один выход.
– Какой?
– Халандовский.
– Паша! – потрясенно воскликнул Худолей. – Какой ты все-таки умный! Общаясь с тобой, я так много познаю, мне так многое в мире становится ясным! Если бы судьба не была ко мне столь благосклонной, то жизнь моя превратилась бы…
Набрав номер Халандовского, Пафнутьев махнул рукой, призывая Худолея к тишине. И тот послушно замолк, будто и не произносил слов высоких и восторженных.
– Здравствуй, Аркаша, – смиренно произнес Пафнутьев.
– Давно жду твоего звонка. А ты все не звонишь и не звонишь… Я уж не знал, что и думать. Ну, вот скажи мне сам – как понимать твое молчание?
– Мы стыдно, Аркаша.
– Это хорошо. Стыд просветляет душу. Выстраивает мысли в благостном направлении. Заставляет вспомнить о брошенных, забытых друзьях, которые, может быть, ночами не спят, переживают, надеются хоть словечко
– Ты его услышишь.
– Из твоих уст? – Голос Халандовского предательски дрогнул. – Из твоих собственных уст, Паша?!
– Нам с собой захватить что-нибудь?
– Обижаешь, Паша. Скажи, за что?
– Мы едем. С Худолеем.
– А разве ты не из машины звонишь? Тогда поторопитесь. А то водка нагреется, мясо остынет, меня охватит беспокойство, и я могу что-нибудь с собой сделать. – Халандовский быстро положил трубку, отрезая Пафнутьеву путь к отступлению.
Но Пафнутьев снова набрал номер.
– Шаланда тоже просится.
– Не вздумайте появиться без Шаланды! – И Халандовский опять положил трубку.
Пафнутьев тут же набрал номер Шаланды.
– Жора, я только что сказал Халандовскому, что ты напрашиваешься к нему в гости в расчете на угощение.
– Я напрашиваюсь?! – взревел Шаланда. – Да я сам могу твоего Халандовского угостить! Догнать и еще раз угостить!
– Он мне поверил.
– Так, – прорычал Шаланда, и Пафнутьев представил себе, каким гневом в эти секунды наливается начальник милиции.
– Жора, – примиряюще пропел Пафнутьев, – мы сейчас заедем за тобой. Халандовский сказал, чтоб без тебя на глаза ему не показывались. Он любит тебя, Жора.
– Да-а-а? – мгновенно оттаял Шаланда. – Ну, что ж, Аркаша плохого человека не полюбит. Передайте ему, что я всегда рад его видеть.
– Ты сам ему это скажешь, – и Пафнутьев положил трубку. – Понимаешь, Худолей, мир наполнен знаниями об этом двойном убийстве. Тот одно видел, тот другое, у того какое-то там мнение, у третьего наблюдения… Но все эти знания распылены. То есть получается, что все знают, но никто конкретно назвать имя убийцы не может. А Халандовский, как пылесос, вбирает в себя разрозненные сведения и лепит общую картинку. Да, многие свои сведения он черпает из криминального источника. Ну что ж, – рассудительно проговорил Пафнутьев, – значит, такой человек. Люди вообще разные бывают. Мы не будем его за это корить, нам есть кого корить за криминальный образ жизни, правильно?
– Паша! – потрясенно пробормотал Худолей. – Как я тебя уважаю!
– И это правильно, – кивнул Пафнутьев. – Пошли. Халандовский ждать не любит.
Странные все-таки бывают завихрения в мозгах человеческих, и сие есть тайна великая и непознаваемая. Один уверен, что пить в одиночку – это прямой путь к пьянству, и благополучно спивается в компании людей хмурых и бестолковых. А Вовушка Подгорный не может надеть яркий галстук, потому что это якобы вульгарно. И убежденно носит замусоленный, с лоснящимся узлом поводок. И кепку носит такую, что он, профессор геодезических наук, похож на пэтэушника. Третий не может пригласить женщину в ресторан, поскольку это, дескать, сразу выдаст его срамные поползновения. Ну выдаст – и что? Ведь надо же как-то оповестить красавицу о своих даже самых срамных желаниях и страстях! Если этого не сделать, она подумает о тебе еще хуже и позорнее…
Вот и Халандовский оказался из той же компании заблуждающихся и мятущихся. Не мог он, ну никак не мог своих гостей дважды угостить одним и тем же, это казалось ему чем-то недостойным, этим он якобы проявлял свое пренебрежение. Когда позвонил Пафнутьев, он хоть и сказал, что мясо стынет, а на самом деле, на самом-то деле просто бухнулся на кухонную табуретку в полной панике, поскольку ничегошеньки у него для гостей не было. Но он быстро взял себя в руки и решение принял единственное возможное – вынул из холодильника свиной окорок, нашпиговал его всеми травами и кореньями, какие только нашлись в доме, и сунул в духовку.