ИВ. Тетралогия
Шрифт:
Только однажды, почти через четыре года после нашей разлуки, во время летних каникул в Мемфис приехала Нэнси. Конечно, ей бы никто не разрешил встречу со мной, но она так хотела увидеться, что сумела договориться с чернокожим садовником, и тот передал мне, что няня поджидает за оградой на заднем дворе.
Обнявшись через прутья решетки, мы вспоминали прошлое и делились новостями, няня даже всплакнула, с умилением восклицая, какой взрослой и хорошенькой я становлюсь. К сожалению, со слов Нэнси мои кузены больше не давали о себе знать, и я постепенно смирилась с мыслью, что они просто забыли обо мне, возможно, женились, обзавелись семьями и хозяйством в каком-нибудь
В нашем пансионе девочки имели право находиться до совершеннолетия, к этому приурочивалось и окончание колледжа, хотя, большинство уходило раньше двадцати одного года. Если родители выдавали их замуж, то счастливицы покидали стены учебного заведения навсегда. Каждая из нас, конечно же, очень хотела оказаться на их месте, грезила о своем принце, и я не была исключением. Да и о чем еще могли думать юные девицы, ведь в то время для девушек из приличных семей не было других возможностей проявить себя, кроме как в роли жены и матери, хозяйки дома. Именно к этой роли нас упорно готовили наши наставницы.
Глава 06
Подходил к концу 1881 год, и воспитанницы старательно готовились к Рождеству. В пансионе царило радостное оживление, вызванное предвкушением праздника, долгожданных встреч с родными, подарков и каникул. Я уже была достаточно взрослой, чтобы перестать надеяться на чудо, но, тем не менее, общее приподнятое настроение передалось и мне, ведь Рождество — это, пусть и не исполнение всех желаний, но веселые и добрые традиции.
Вот и сочельник. Все приготовления закончены, и мы чинно парами прошли в большой бальный зал, занимающий целое крыло первого этажа. В натертом до зеркального блеска паркете отражались огни сотен свечей, стены украшены перевитыми еловыми гирляндами, в воздухе витал запах хвои и воска, смешиваясь с легкими ароматами парфюма гостей.
Разрумянившиеся девушки с блестящими глазами в разноцветных пышных платьях из шелка или бархата с турнюрами, шлейфами и многочисленными оборками, украшенными тончайшим кружевом, с тщательно уложенными высокими причёсками, сооружать которые начали с самого утра, напоминали оранжерею, полную дивных цветов. Вдоль стен зала слева и справа стояли и сидели на стульях гости, родные девочек, и взволнованные пансионерки вертели головами, отыскивая своих близких.
Конечно, я никого не ожидала, поглядывала по сторонам лишь из любопытства, ведь для меня это являлось маленькими кусочками другой, почти неведомой жизни, протекающей за стенами учебного заведения. Но вдруг мой взгляд, скользящий по лицам гостей, споткнулся, а сердце словно провалилось куда-то вниз. Эти золотистые локоны и глаза цвета темного шоколада! Ошибки быть не могло, хотя и казалось наваждением. Возле колонны с довольным видом стоял Марко и улыбался, глядя на меня.
Я начала задыхаться, стиснутая жестким корсетом, не в силах сделать глоток воздуха, голова закружилась, а за спиной словно крылья выросли. Больше я не замечала ничего и никого вокруг, даже не сразу осознала, что заиграла музыка, и начался традиционный рождественский танец. Хорошо хоть Энни, с которой я стояла в паре, вовремя дернула меня за руку, приводя в чувство.
Потом звучали официальные речи, и нам пришлось обернуться в сторону балкона над главным входом. Но даже спиной я чувствовала присутствие кузена и не понимала ни слова из того, что говорилось директрисой пансиона.
Наконец начался и сам бал, когда отцы и братья получили возможность танцевать и общаться с девочками. Кузен, оказавшись
Когда прозвучал завершающий аккорд, Марко отвел меня в сторону, и мы получили возможность немного поговорить. «А ведь он совсем не изменился за прошедшие годы, — мельком отметила я про себя, не в силах оторвать от него взгляд. — Также молод и прекрасен. Время будто не властно над ним».
— Ты очень хорошенькая, Мэри, и обещаешь вскоре стать настоящей красавицей, — сделал он мне комплимент, вручая рождественский подарок — тоненькую золотую цепочку с маленькой подвеской в виде сердечка.
Испытывая непривычную смесь смущения, восторга и неудобства, я поблагодарила кузена, извинившись, что ничего не приготовила ему взамен. Мы с девочками каждый год своими руками делали многочисленные подарки для родных, подруг и даже классных дам и сотрудников пансиона. Но разве я могла надеяться, что мне может понадобиться еще один?
— Тебе ведь, кажется, уже четырнадцать? — задумчиво уточнил Марко, а потом еле слышно добавил: — Что же, пожалуй, через несколько лет я приеду за тобой, чтобы забрать взамен этого твое сердце.
Могла ли я услышать в своей жизни что-то еще более прекрасное? Пристально глядя в глаза, он медленно поднес мою руку к своим губам, слегка прикоснувшись ими к коже над кружевной перчаткой. Обычный вежливый жест, но меня словно электрическим разрядом ударило. Кузен усмехнулся, продолжая улыбаться, и вдруг мне показалось, будто в его зрачках, устремленных прямо в мои, мелькнуло что-то очень опасное — хищное, жестокое. Но я моргнула, и уже ничего странного больше не замечала, скорее всего, привиделось. Я тут же напрочь выбросила увиденное из головы, зачарованная магией его вкрадчивого голоса, а особенно его словами.
Этот день промелькнул для меня, словно одно мгновение. К сожалению, Марко, вежливо раскланявшись, простился со мной еще до окончания праздника. Безумно не хотелось расставаться, но, конечно же, я не посмела даже поинтересоваться причиной такой поспешности или спросить, когда увижу его снова. Не исчезла лишь надежда, подаренная его обещанием.
Как обычно, нас оставалось лишь несколько человек из почти трех сотен воспитанниц. Вся группа разъехалась вместе с родителями на каникулы, и большая спальня встретила меня непривычной тишиной. Но, пожалуй, впервые за все годы пребывания в пансионе, мне от этого совсем не стало грустно. Скорее, наоборот, в тот момент я испытывала потребность побыть одной. Меня переполняли радужные мысли и сокровенные чувства, ни с кем не хотелось этим делиться, даже с Энни, которая всегда меня понимала, и от которой прежде у меня не было секретов.
Кажется, для меня пришло время первой настоящей осознанной влюбленности. Многие подружки уже рассказывали о подобном. Они ведь пользовались возможностью хотя бы дважды в год общаться с родными и соседями, среди которых, конечно же, имелись и ровесники, и взрослые молодые люди. Когда они, вернувшись после каникул, взволнованно прижимая руки к груди, с придыханием и дрожью в голосе рассказывали о вспыхнувших чувствах к соседу-студенту или молодому секретарю отца, о клятвах верности, и даже жгучих поцелуях и любви до гроба, мне это казалось наигранным и неестественным, словно бы пересказанным из дамского романа.