Иван Болотников

Замыслов Валерий Александрович

– Да что это, осподи. Беда-то какая. Нешто опять басурмане разбойный набег учинят?

– Выслушай княжий наказ, Егорыч. Царь всея Руси Федор Иванович указал войско в Москву собирать и с каждых ста десятин земли пахотной по единому мужику на коне выставить. Поэтому из села Богородского велено снарядить пятнадцать ратников. Отобрать мужиков помоложе, а того лучше – молодцев добрых. Собирай немедля. К вечеру в Москву выступать.

– Княжью волю сполню, – засуетился Калистрат Егорыч. – Сейчас прикину, кого в рать

снарядить.

Около четырех десятков мужиков и парней со всей вотчины выехали вечером к Москве. Вел отряд Якушка, покрикивал на селян:

– Поспешай, ребятушки!

Иванка Болотников ехал молча, рассеянно слушал мужиков. Вспомнил отца – и на душе стало горько. Исай, провожая сына, ласково обнял Гнедка за шею, прижался седой бородой к конской морде и проронил глухо:

– Береги коня, Иванка. Худо мне нонче без него будет.

Ох, как прав отец! Без коня мужик, что без рук. Так и по миру недолго, кормясь христовым именем. Не пожалел приказчик отца – забрал Гнедка. Ратников напутствовал:

– На святое дело идете, сердешные. Живота не щадите за Русь православную и царя-батюшку. А по лоша-душкам не плачьтесь. Коли загинут под стрелой татарской – князь Андрей Андреевич своих коней даст.

Лукавит Калистрат. Даст – держи карман шире.

– Эх, зорька-то как играет. Добрый денек будет завтра. Косари в луга выйдут, – промолвил Афоня Шмоток.

Бобыль тоже угодил в ратники. Сам к приказчику заявился.

– Ты пойми, батюшка Калистрат Егорыч. Орды несметные на святую Русь скачут. Воинского люда много на супротивников надо. Отпусти меня из вотчины в ратники. Сгожусь.

– Куда тебя безлошадного, – отмахнулся Калистрат.

– Коня я в бою у татарина добуду.

– Отстань сердешный, не до тебя!

Но тут вступился за мужика Якушка.

– От бобыля невелик па пашне прок, Егорыч. А я его к делу приставлю. Велел князь пригнать в Москву на конюшню с пяток лошадей. Вот и пусть Афоня коней сопровождает.

Калистрат глянул па селянина. Худ, тщедушен. Ему не землю пахать, а гусиным пером строчить. И в самом деле проку от него мало. На одни байки только и горазд. Сказал гонцу:

– Будь по-твоему, сердешный. Забирай Афоньку.

И вот. теперь Шмоток, важно восседая на княжьем

коне, зорко поглядывал за табуном и, посмеиваясь, высказывал Болотникову:

– Везет мне на господских лошадях ездить, Иванка. На эких рысаках на любого татарина можно идти.

– Ребятенки твои чем кормиться будут? В нужде домочадцев оставил.

– Знаю, Иванка. Не легко придется моей Агафье. Жуть как голосила. Да только не с руки мне возле бабы сидеть, когда злой ворог у порога. Не так ли, парень?

– Твоя правда, Афоня, – произнес Болотников и надолго замолчал. Вспомнил Василису, и на сердце стало тепло и грустно. Славная она, душевная. В тот день до самой Москвы-реки проводила, а на прощанье

молвила:

– Запал ты мне в душу, сокол. Приходи ко мне на заимку. Буду ждать.

– Я вернусь, Василиса. Отцу с матерью о тебе поведаю и завтра же за тобой приеду. Станешь ли женой моей?

Василиса молча обвила его руками и горячо поцеловала.

Как теперь она там? Будет ждать в неведении да томиться. Отец не скоро соберется: наступает пора сенокосная. Исай, услышав, что сын просит у него родительского благословения, отозвался:

– Уж коли по сердцу пришлась – приводи девку. Молодка в хозяйстве не будет помехой.

На селе мужики оставались в тревоге. Татары могут вновь на вотчину наскочить и все порушить. Не пора ли всем миром в Москву податься за высокие каменные стены. Однако и там спасенья нет: в прошлый набег, почитай, все подмосковные бежане погибли. Уж не лучше ли в глубоких лесах укрыться? Туда басурмане побаиваются забредать.

Может, и лучше, что не успел Василису на село привести. Бортник Матвей, ежели о татарах проведает, надежно укроет ее в лесных чащобах.

– Эгей, Иванка, чего голову повесил? – окликнул Болотникова бобыль. – Ну-ка, угани загадку.

– Не до завирух нынче, – отмахнулся Иванка.

– Пущай болтает. Затейливый мужичонка, – поддержал бобыля Тимоха Шалый.

– Слушайте, православные. Скрипит скрыпица, едет царица, просится у царя ночевать: «Пусти меня, царь, ночевать, мне не год годовать, одну ночь ночевать. Утром придут разбойники, разобьют мои косточки, отнесут в пре-светлый рай!»

Мужики зачесали затылки. А Афоня, посмеиваясь, крутил головой и все приговаривал:

– Ни в жизнь не угадать вам, родимые. Могу об заклад биться. Вот в белокаменную прибудем – в кабак пойдем. Ежели винца поднесете – поясню мудрость свою.

Через два дня посошные люди ⁷⁷ подъехали к Москве.

Глава 2 МАМОН ПОТЕШАЕТСЯ

Устав от пыточных дел, Мамон весь день отсыпался. А к вечеру заявился в избу приказчика. Тот надеждой глянул на пятидесятника.

– Собрал бы поснедать, Егорыч. Притомился я малость.

– Выведал что-нибудь, сердешный?

– Нашел следок… Тащи, говорю, на стол.

Калистрат обрадованно встрепенулся и засновал по

горнице.

– Эгей, Авдотья! Накрывай стол. Наливочки доброй принеси дорогому гостю.

Скуп Калистрат Егорыч, но тут вовсю разошелся, приказал уставить стол обильной снедью. Авдотью хотел было отослать вниз к девкам. Но Мамон прогудел:

– Без хозяйки и стол не красен. Пущай сидит, Егорыч.

Авдотья глуповато хихикнула и плюхнулась на лавку. Калистрат налил гостю и супруге по чарке, а свою в сторону отставил, виновато развел руками.