Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)
Шрифт:
В трудах встретили они на стенах кремлевских восходящее солнце.
Растопча, Дуняхин муж, стоя на стене у Боравинских ворот, в изумлении стал протирать глаза, вглядываясь в окрестные просторы, и вдруг закричал во весь дух:
— Где же татарье?! Где же нехристи?..
Зашумела, закричала стража на стенах, и все воины и даже воеводы, неведомо откуда, враз высыпали на стены. Смотрят все в разные стороны, ищут, а татар нет, словно сквозь землю провалились.
— Ушли! — кричат кругом. — Ушли!..
— А может, западня
Схватился с места истопник Растопча и помчал в княжие хоромы с вестью этой дивной.
— Татары ушли! — кричал он на бегу всем встречным. — Татары ушли!..
Мужчины и женщины истово крестились, нерешительно улыбались, боялись тому верить, но лица у всех сами освещались радостью, и многоголосый гул покатился по площадям, улицам и переулкам:
— Ушли! Татары ушли!..
Воеводы же на стенах решили отворить ворота, послать пеших лазутчиков в станы татарские, что вокруг Москвы в лесах за реками да оврагами стоят…
Когда же государыня Софья Витовтовна с Юрием на Боравинские ворота поднялись, некоторые из лазутчиков уже обратно к стенам прибежали.
— Ушли татарове! — кричат они еще снизу. — Ушли сыроядцы поганые!..
Вслед за этим бегут другие вестники, а вот конники по одному, по два скачут. Вот выскочили из-за обгорелых строений к самым воротам толпа босых мужиков с Ондреянычем во главе. У некоторых головы и руки обвязаны окровавленными тряпками — видать, что ранены были недавно. Орут они все истошно:
— Ушли поганые!.. Пометали в поле арбы и телеги с товаром. Пометали много всего от меди и железа!..
А на стенах уж воеводам докладывают конники из монастырей окрестных.
— Даже пищали и пушки пометали, и костры их без огня уж остыли…
— Ночесь, значит, убежали, — говорит радостно Юрий и крестится вслед за бабкой.
Софья Витовтовна стоит неподвижно, только глаза ее сияют и крупные слезы бегут по глубоким морщинам. А кругом гул голосов радостный. Ворота у Кремля отворены. Нет больше осады.
Вот еще вестник — инок от Симонова монастыря, въехал в Кремль у Боравинской стрельницы, спешился и на стену взбежал. Увидев Софью Витовтовну и Юрия, поклонился им земно, по-монастырски, и сказал:
— Будь здрава, государыня! Игумен наш повестует тобе: «Видел аз, отступили татарове от града в страхе и трепете, яко от грозного воинства.
Чудо велико сотворил господь чудотворцев московских молением…»
— Чудо, чудо! — заговорили кругом, но голоса Людские утонули в звоне церковном.
Звонили во все колокола радостным звоном храмы кремлевские.
Оба государя — Василий Васильевич и Иван Васильевич, выехав из Москвы, ночевали в селе Озерецком, [122] а оттуда направились к Волге, вниз по течению реки Дубны.
В тот день, когда воины московских государей переправлялись от устья Дубны за Волгу, пригнали вестники
122
С е л о О з е р е ц к о е — г. Загорск.
— Батюшка, — тихо спросил Иван, — дородны ли стены-то кремлевские?
— Сам знаешь, — с тоской ответил Василий Васильевич, — прадед твой, Димитрий Иванович, еще строил. Хошь и каменные они, а за иные места страх у меня. Не успел яз с усобицей обновить все, где надобно…
— Батюшка, — перебил отца Иван, — а какие силы у сих скорых татар?
— Есть у них, Иване, пушки и пищали. С собой они возят и обоз с зельем [123] и ядрами для огненной стрельбы…
123
З е л ь е — порох.
— А пороки есть?
— Пороки? Их не возят, их на месте рубят. Они их изделают, ежели долго у Москвы будут. Сего яз страшусь. Может к ним и Шемяка прийти.
Мыслю, они — ордынцы Седи-Ахматовы — пришли не без подзойства князя Димитрия и новгородцев, ворогов наших…
— И стены могут пробить? — с тревогой спросил Иван.
Василий Васильевич, подумав, сказал:
— Воеводы-то наши знают, где стены слабы. Они щиты подведут, бревнами укрепят, земляной вал насыплют рядом…
— Государи, вестники из Москвы! — вскричал, вбегая в горницу, Васюк. — Вот они, государи!
— Будьте здравы, государи! — радостно заговорил вестник и сразу сказал: — Повестует государыня Софья Витовтовна: «Чудом божиим бежали от Москвы ночесь татары, побросав всю добычу. В страхе и трепете в Поле к собе бежали безбожные сыроядцы».
Ожил сидевший в окаменении Василий Васильевич, заплакал и закрестился. Иван же стоял неподвижно, с лица его медленно сходила бледность, и румянец загорался на щеках. И верилось и не верилось ему, что вот страхи и гроза татарская уже кончились, но, словно от страшного сна, он сразу проснуться не может.
Радостные и счастливые государи и воины их день и ночь скакали в Москву, останавливаясь только для трапезы и краткого сна. Прибыв в Кремль, Василий Васильевич, не заходя в хоромы свои, направился вместе с Иваном в церковь, где горячо молился пред образом Христа, восклицая:
— Благодарю тя, господи, яко не предал еси стадо свое православных христиан татарам окаянным!
Отслужив молебен, принял он благословение от владыки Иона и вышел из храма. Здесь Иван увидел бабку и Юрия. В радости все обнимали и целовали друг друга.