Иван Кондарев

Станев Эмилиян

Манол нарочно уселся в сторонке, между двумя обувщиками. Ел он без аппетита, так как перекусил у себя, и раздумывал над новостями, принесенными крестьянами. Его они не особенно воодушевили. Может быть, этих крестьян нарочно подговорили рассказать все так, чтобы внушить смелость собравшимся. Манол а все больше раздражали эти не в меру разгулявшиеся люди. Они ели, словно три дня не видели хлеба, и угодничали перед начальством, блестя замасленными физиономиями и горящими лицемерными глазами. Манол чувствовал, что стоит гораздо

выше их всех. «Посижу полчаса и пойду спать», — решил он.

Лидер радикалов вдруг повеселел и тоже с жадностью накинулся на еду. Он разрывал костлявыми пальцами жареного цыпленка и торопливо глотал белое сочное мясо. Удивленные его жадностью, окружающие принялись его подзадоривать.

— Господа, передайте сюда зайца! Господин Ж остов решил поправляться, — смеялся Абрашев и похлопывал своего союзника по спине.

— Чтобы силушки завтра было побольше! На здоровье, господин Ж остов! — кричали с другого конца.

— За этим дружеским столом, символизирующим наше политическое единство, никто не должен ни в чем нуждаться! — ораторствовал Кантарджиев, евший за троих. Глаза его блестели, как ягоды черной бузины.

— Завтра надо встать пораньше, — убеждал себя один из обувщиков.

— Бай Гуцов, станешь опять кметом, придется тебе устроить такое же угощение, — не унимался красильщик.

— Бай Гуцов за народ — это все знают. За ваше здоровье, господин кмет! В добрый час! — И, залпом осушив большой стакан вина, бывший служащий общины Топалов устремил сыновне преданный взгляд на своего благодетеля и повелителя.

— Не слишком увлекайтесь, господа. Завтра нас ждут важные дела. Мы ведь не на пирушку сюда собрались, — уговаривал всех Христакиев.

Некоторые стали укладываться спать на коврах и половиках. Другие затянули песню. Круг распался, костры догорали. Наверху темнело небо с редкими звездами. Тоскливо стрекотали цикады, теплая сентябрьская ночь сладко пахла осенью.

К Манол у подошел брат Абрашева — Анд он. Все это время он распоряжался во дворе как хозяин и покорный слуга своего брата.

— Это ты позвал нашего Лазо? — спросил Манол.

— Я. А что?

— Так. Просто спрашиваю. Поесть ему дали?

— Он ест там, за домом.

Манол встал.

— Я пойду. Спокойной ночи!

Батрак сидел у дровяного сарая, куда еле достигал свет от костров. Перед ним стояла миска с мясом и нарезанным луком. Он ел, сидя спиной ко всем остальным. Манол подошел к нему.

— Лазо, ты что тут делаешь?

Батрак лениво повернул голову.

— Позвали меня дров нарубить, — пробормотал он с полным ртом.

Увидев его широкое, заросшее рыжеватой щетиной лицо, невыразительные глаза, бог весть с каких пор не стриженные волосы и широкие плечи, Манол разозлился. Он почувствовал, что ненавидит этого человека не меньше, чем тот его.

— Кто станет звать тебя, чего басни рассказываешь! Сам пришел из-за жратвы.

Марш отсюда немедленно! Я не желаю, чтобы мои люди служили еще кому-то!

— Дай хоть доесть, — сказал батрак.

— Дома еды сколько хочешь.

— Я только скажу бай Лндону.

— Нечего говорить. Ступай!

Батрак поднялся, сердито швырнул недоеденный кусок хлеба и пошел впереди Манола.

Когда они отошли от дома и их окружила тьма, злость Манола удвоилась, и, чтобы хоть как-нибудь излить ее, он стал распекать батрака.

— Ты за еду готов прислуживать каждому. Крадешь, безобразничаешь. Вместо того чтобы как следует работать, пока мы не сделаем из тебя человека, только себя позоришь. Здоров как бык, камень в руке стиснешь — вода потечет, а лодырь! Совсем разленился на виноградниках!

Лазо молчал. Его громадные пятки тяжело ступали по земле и еле заметно белели под обтрепанными штанинами.

Манол отпер комнату, в которой собирался спать, и зажег лампу. Достал из мешка колбасу, два больших каравая хлеба, дюжину свечей, взял и пиджак, но водку оставил до утра.

— Вот, возьми. Зажги свечу и приведи в порядок свою постель. Посмотри только, на что она похожа! Словно не человек на ней спит. Завтра, как проснешься, подмети. И чтоб я больше не видел здесь такого хлева. Слышал?

— Слышал.

— Возьми еще этот пиджак. Вот тебе и табак, и еда, и пятьдесят левов — чтоб были у тебя свои деньги. Стоимость кадки и расходы, на которые пришлось пойти, чтобы на тебя не завели дела, удерживать не буду. На этот раз прощаю, только бы ты стал человеком.

Батрак сердито сопел. Он зажег свечу и сунул ее в грязную чашку, стоявшую на окне.

Манол сел верхом на единственный стул, охватил руками спинку и стал разглядывать Лазо. Свеча освещала его с головы до пят. Толстые, как столбы, босые ноги, длинные руки и большая голова делали батрака похожим на какую-то человекоподобную корягу. Тень его занимала всю противоположную стену.

Манол почувствовал, что ему становится страшно.

— Не пойму я, что ты за человек! Не хочешь работать — скажи, будем искать другого, — сказал он.

— Ну и ищите, раз мною недовольны.

— До прошлого года были довольны. А сейчас ты распустился. Разве можно быть довольным, если ты крадешь и безобразничаешь?

— А я недоволен платой. Да и разве это плата? Даете, когда вам вздумается. Голод не тетка.

— Врешь, гадина! Когда это мы тебя оставляли голодным? Пропиваешь все… В Миндю таскаешься по делу и без дела.

— А я что, не человек, бай Манол?

Манол пристально смотрел на него и молчал, удивленный ответом.

— Я ведь тоже живая душа, — сказал батрак, не мигнув, выдержав его взгляд. — Вы все думаете, что я дитя малое, а не так это. Да еще… все дурачком меня считаете. Вижу я, вижу вашу эксплуатацию, да куда денешься.