Иван Кондарев
Шрифт:
Полушубок валялся на земле возле пня. Она подняла и прижала к груди тяжелую, подшитую овчиной одежду, спрятала лицо в мех и глубоко вдохнула его запах.
В ту же минуту раздался лай гончих на том холме, куда отправился Костадин. «Где он сейчас и что делает? Увлекся охотой, а про меня забыл». И Христина вспомнила выражение его глаз, перед тем как он ее покинул.
— Ах, какой он, какой он! — громко произнесла она и покачала головой.
Вдруг лес над гребнем как бы взревел и, прежде чем эхо подхватило этот грохот, прозвучал новый выстрел. Христине показалось, что горы покачнулись, готовые рухнуть, — так отвратительно и жестоко
— Коста, вот она! — закричала Христина и кинулась за косулей. «Но что произошло там, почему он кричит?» — опомнилась она, услышав голос Костадина.
— Сюда, Арапка, на-на-на! Мурат! Янаки, хо-оп! — кричал Костадин, и его громкий, дикий, ликующий крик испугал Христину.
Он звал собак, но Христине, ошеломленной треском ломаемых сучьев, лаем и грохотом выстрелов, показалось, что Костадин ранен, и она кинулась вверх по склону.
Костадин откликнулся на ее зов, когда она добралась уже почти до самой вершины, и Христина наконец увидела его вместе с собаками, которых он держал за ошейники.
— Иди сюда скорей, — сказал он взволнованно. — Держи Арапку. Возьми ее за ошейник да держи крепче, а то убежит! — И когда Христина взяла собаку, Костадин свободной рукой достал из кармана веревку и привязал гончих.
— Ты удачливая, — сказал он, глядя на нее счастливыми, блестящими от возбуждения глазами.
— Я видела косулю… Пробежала совсем рядом со мной. — Убедившись, что Костадин цел и невредим, она успокоилась и стала думать о том, чем он так доволен и счастлив.
— Выбежала пара. Я убил самца…
— Где?
— Там. — Он показал рукой совсем рядом.
Христина не сразу увидела убитую косулю. Она лежала тут же, на склоне, всего в нескольких шагах. Красивая ее головка с длинными заостренными рогами была откинута назад, и между сжатыми зубами торчал черный, закушенный язычок.
Вскоре появился и Янаки. Костадин вырезал палку, связал веревкой ноги убитой косули, просунул палку под веревку и, взяв собак на поводки, вместе с Янаки понес ее к кышле. Христине пришлось вести собак.
— Вот повезло нам, бай Коста! Какую косулечку уложили! И как быстро! Это барышня такая счастливая, — говорил Янаки, подымая палку повыше, чтобы косуля не съезжала ему на спину.
— Ты видела, куда их загнали собаки? Удивительно, как мы не разминулись! — с таким же радостным возбуждением отвечал Костадин, утирая ладонью потное лицо. — Арапка у нас просто мастер по косулям, да и Мурат тоже неплох, Янаки. А какой у него голос, а? Во время гона Арапка звенит, как колокольчик, а Мурат гудит, словно митрополит в церкви. Ты слышала? Ведь всю охоту ни на секунду не замолкали!
Христина никогда еще не видала Костадина таким разговорчивым, счастливым, с такими горящими восторгом глазами. Из-под старой соломенной шляпы выбивались кудрявые
Христина отвечала ему ласковой улыбкой, стараясь показать, что она все понимает. Она шла так близко от него, что чувствовала запах пороха от ружья, которое висело у него на плече.
Солнце весело сияло, и его слепящий шар проглядывал сквозь густую вязь листвы. Убитая косуля покачивалась на палке, белое зеркальце было испачкано кровью, шерсть на спине отсвечивала бронзой. Успокоившиеся гончие, опустив головы и высунув языки, с достоинством помахивали хвостами, словно понимали всю важность проделанной ими работы. Ложбина, по которой они прошли утром, сейчас уже не казалась такой мрачной. Возвращение было легким, и вообще все было прекрасно.
Христина удивилась, когда Костадин, взглянув на часы, сказал, что уже полдень. Ей просто не верилось, что время пробежало так быстро. Но как только они вышли на поляну перед загоном и Христина увидела остановившееся в зените солнце, магия гор исчезла и Христина смогла сориентироваться. Все, что утром выглядело таким необыкновенным, приняло приветливый и спокойно-знакомый вид. Кышла оказалась не такой уж безобразной, пристройка чистенькой и недавно побеленной, а сам Московец — очень милым и забавным стариком.
Костадин и Янаки освежевали косулю и повесили под навесом на громадный крюк, чтобы стекла кровь; зажарили печень и накрыли к обеду простой деревянный стол. Печень оказалась необычайно вкусной и ароматной, но и зажаренный стариком поросенок был чудесен.
— Ты не привыкла так много ходить, отдохни, — сказал Костадин, когда обед кончился.
Он пошел к коляске, взял с сиденья шерстяную подстилку и расстелил на траве возле загона. Подложил под нее сена, заставил Христину лечь и укрыл ее курткой.
Христина прислушивалась к разговору мужчин, смотрела в легкое, ясное небо над могучей громадой Балкан, рассматривала убитую косулю, до самой земли свесившую длинные ноги, лошадей, мерно похрустывающих на поляне сочной травой, собак, грызущих кости. Покой и счастье переполняли сердце Христины. Мощь и естественность всего окружающего сливались в ее сознании с Костадин ом, и Христине казалось, что именно здесь он на своем месте. Его грубоватый мужественный голос заглушал голоса собеседников. Раскрасневшийся, в расстегнутой на груди рубашке, Костадин сидел между Московцем и Янаки и подшучивал над выпившим стариком.
— Почему не спишь? — сказал он, подходя к Христине, и присел возле нее.
Вместо ответа она подняла на него преданные, полные любви глаза. Его взгляд скользнул по оставшимся неукрытыми красивым ногам Христины. Костадин смутился и отвел глаза.
— Мы еще не муж и жена, — сказал он и опустил голову. — Пока так… Ты понимаешь.
— Понимаю, — улыбнулась она и, не смущаясь, продолжала все так же смотреть на него, стараясь поймать его взгляд. Сознание власти, которую она имеет над ним как женщина, то, как он покраснел, увидев ее ноги, и только сейчас ставшее понятным его намерение до свадьбы держаться не слишком близко — все это наполнило Христину радостью и уверенностью в себе. «Какой он милый», — подумала она, испытывая все большее удовольствие от его близости.