Иван Петрович Павлов (1849 —1936 гг.)
Шрифт:
Вообще говоря, считая высшую нервную деятельность и психическую деятельность синонимичными понятиями, Павлов не отрицал существование субъективного мира — традиционного объекта исследования психологов — не только у человека, но даже у животных. Однако, изучать субъективные проявления психической деятельности у животных, сопоставляя их с психикой человека, Павлов считал абсурдным, ибо подобная зоопсихология ничего общего с истинной наукой иметь не может. Изучение же психологами субъективного мира человека — дело совершенно правомерное и необходимое, в особенности после того, как Павлов и его сотрудники при помощи строго научного и объективного метода исследований внешних проявлений психической деятельности выявили и изучили основные закономерности этой деятельности и тем самым создали «возможность накладывать явления нашего субъективного мира на физиологические нервные отношения, иначе сказать, сливать те и другие» [126 Там же, стр. 426.]. Напоминая о неутешительном состоянии психологии как науки
Мысль Павлова особенно занимал вопрос' об отношении его исследований к медицине, о значении его фактов и теоретических положений для тех или иных разделов медицинской науки. Гениальный физиолог посвятил этой теме много ярких страниц в трудах по физиологии и патофизиологии кровообращения, пищеварения, трофики тканей и высшей нервной деятельности, а также ряд специальных докладов.
Важное значение точных фактических данных и проверенных теоретических положений физиологии о закономерностях работы отдельных органов, систем органов и организма в целом очевидна. Отсюда и необходимость непосредственных контактов между физиологией и медициной. Одним из самых убежденных и страстных борцов за такой союз и был Павлов. В этом отношении, пожалуй, только имя Клода Бернара может быть поставлено рядом с именем Павлова. «Понимаемые в глубоком смысле,— писал Павлов,— физиология и медицина неотделимы. Если врач в действительности, и тем более в идеале, есть механик человеческого организма, то всякое новое физиологическое приобретение рано или поздно непременным образом увеличивает власть врача над его чрезвычайным механизмом, власть — сохранять и чинить этот механизм» [128 Там же, стр. 70.].
Убежденный и горячий сторонник принципа, согласно которому наука служит могучим средством решения важнейших практических задач, Павлов отводил физиологии чрезвычайно действенную роль. Он считал, в частности, что одной из главнейших задач физиологии является экспериментальное исследование и теоретическое освещение возникновения и течения, природы и лечения различных болезненных состояний организма: «И только какой-нибудь неисправимый схоласт мог бы сказать,— писал он,— что это не наше дело. Напротив, физиолог с его компетенцией — в методических и логических приемах исследования жизни —является здесь самым законным работником» [129 И. П. Павлов. Полн. собр. Трудов, т. II, стр. 348.]. Эту мысль он выражал неоднократно и по разным поводам, нередко прибегая к образным сравнениям. «Механик кончает свое изучение той или другой машины тем, что подвергается экзамену, состоящему в сборе разобранной и спутанной машины. То же самое должно быть с физиологом. Только тот может сказать, что он изучил жизнь, кто сумеет вернуть нарушенный ход ее к норме. Еще раз экспериментальная терапия в своей сущности есть проверка физиологии» [130 Там же, стр. 354.].
Более чем шестидесятилетняя кипучая и исключительно плодотворная научно-творческая деятельность Павлова насквозь проникнута этим стремлением.
Такое резкое расширение традиционных рамок приложения физиологических исследований Павловым имело в своей основе его глубокое убеждение в том, что, «только пройдя через огонь эксперимента, вся медицина станет тем, чем быть должна, т. е. сознательной, а следовательно, всегда и вполне целесообразно действующей» [131 Там же, стр. 360.]. Это свое убеждение Павлов аргументировал тем, что медицина тех времен в познании процессов в больном человеческом организме пользовалась почти исключительно приемом наблюдения, т. е. по существу пассивным и сравнительно примитивным приемом познания, достаточным разве только для изучения простых явлений, но отнюдь не для глубокого познания возникающих в организме сложных и запутанных процессов. Медицина, имея дело с человеком, по вполне понятным причинам не в состоянии в этих целях и в требуемой форме использовать активное, действенное, могучее и неизмеримо более результативное орудие эксперимента. Поэтому медицина должна возможно шире и смелее опираться на физиологию с ее безграничными возможностями экспериментирования. «Наблюдение,— писал он,— собирает то, что ему предлагает природа, опыт же берет у природы то, что он хочет. И сила биологического опыта поистине колоссальна» [132 Там же, стр. 357.].
В заключение следует подчеркнуть, что Павлов был противником механического перенесения на человека экспериментальных данных
Отношения между физиологией и медициной Павлов рассматривал не в виде односторонней связи, а как союзнические взаимоотношения, полезные не только для медицины, но и для физиологии.
В чем же видел он пользу от этого союза для физиологии? «Мир патологических явлений,— писал он,— представляет собой бесконечный ряд всевозможных особенных, т. е. не имеющих места в нормальном течении жизни, комбинаций физиологических явлений. Это, бесспорно, как бы ряд физиологических опытов, делаемых природой и жизнью, это часто такие сочетания явлений, которые бы долго не пришли в голову физиологам и которые иногда даже не могли бы быть нарочно воспроизведены техническими средствами современной физиологии. Отсюда клиническая казуистика останется навсегда богатым источником новых физиологических мыслей и неожиданных физиологических фактов. Потому-то физиологу естественно желать более тесного союза физиологии с медициной» [133 Там же, стр. 57.].
Таким образом, верный своему девизу о единстве физиологии и медицины, великий ученый уделял в своей работе много внимания разработке вопросов экспериментальной патологии и терапии. Эта черта Павлова-исследователя, как и многие другие черты его научного творчества, наиболее ярко проявилась в период разработки им проблем высшей нервной деятельности. Не только в исследованиях этого завершающего этапа научного пути Павлова, но и во всем его беспримерном по богатству и значимости творчестве особое место занимают ценнейшие результаты его и сотрудников многолетней экспериментальной и теоретической работы по исследованию патологической деятельности больших полушарий головного мозга и по разработке новых принципов лечения болезненных состояний нервной системы. Метод условных рефлексов оказался непревзойденным и здесь.
Хотя Павлов постоянно предостерегал от механического переноса на человека экспериментальных данных, полученных на животных, тем не менее он был глубоко убежден в полезности и необходимости осторожного и критического использования данных лабораторного эксперимента для понимания сложнейших закономерностей длительности человеческого организма в условиях нормы и патологии, и притом в отношении всех систем организма, не исключая и высшие отделы нервной системы, ибо, говорил он,/«самые общие основы высшей нервной деятельности, приуроченной к большим полушариям, одни и те же как у высших животных, так и у людей, а потому и элементарные явления этой деятельности должны быть одинаковы у тех и у других как в норме, так и в патологических случаях» [134 И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. IV, стр. 326.]. Павлов по скромности считал, что он как физиолог не знаком со специальными вопросами нервных и психических заболеваний человека, тем не менее был убежден в том, что эти разделы медицинской науки могут извлечь большую пользу из экспериментального изучения на высших животных актуальных вопросов патологии и терапии высшей нервной деятельности. Характерны следующие его слова: «Серьезно аналогировать невротические состояния наших собак с различными неврозами людей нам, физиологам, не знакомым основательно с человеческой невропатологией, является задачей едва ли доступной. Но я убежден, однако, что разрешение или существенное благоприятствование разрешению многих важных вопросов об этиологии, естественной систематизации, механизме и, наконец, лечении неврозов у людей находится в руках экспериментатора на животных» [135 И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 457—458.].
Невозможно даже в самых общих чертах изложить здесь результаты всей этой долголетней и обширной экспериментальной и клинической работы великого физиолога-врача над изучением болезненных изменений и лечением высшей нервной деятельности, работы, столь характерной для творческого облика Павлова, в частности для его взглядов на единство теории и практики. Однако, чтобы создать хотя бы общее представление об этих исследованиях, мы расскажем о наиболее важных выводах Павлова относительно факторов, вызывающих болезненные состояния мозга, и относительно условий, способствующих этому, а затем вкратце изложим суть его экспериментальных данных и общих воззрений на центральный вопрос в его работе в этой области — вопрос о все той же охранительно-восстановительной роли торможения в возникновении болезненных состояний больших полушарий и в борьбе с этими состояниями.
Павлов установил, что болезненные состояния головного мозга могут быть вызваны у собак не только грубым, механическим повреждением материальной организации мозга, но и влиянием таких воздействий, которые не нарушают ни целостности мозга, ни целостности организма вообще. Такими болезнетворными факторами являются чрезмерные воздействия в виде сильных звуков, боли и т. п., особенно если они действуют на организм более или менее продолжительно. Болезненные состояния мозга возникают и при остром столкновении процессов возбуждения и торможения в больших полушариях, а также при иного рода неблагоприятных воздействиях на организм и при конфликтных ситуациях для него, чрезмерно перенапрягающих работу больших полушарий и представляющих для коры непосильное бремя.