Иван Саввич Никитин
Шрифт:
план никитинского стихотворения П. Ф. Якубович возведет в план социальный, поли-
тический, противопоставив человечность и деспотизм.
В начале поэтического пути Никитин подражал Кольцову, стремился исследовать
любовную страсть («Измена» ц др.)> н0 скоро он отказывается от заимствованных об^
разов и интонаций. Вечная тема раскрывается им в гар-' монии природы и душевного
порыва, его чувство стыдливо; оно — предощущение, предвосхищение, он не
столько .любит,
В чаще свиста переливы, Стрекотня и песен звуки. Подле ты, мой друг стыдливый...
Слава Богу! миг счастливый Уловил я в час разлуки!
(«В небе радуга сияет...»)
Никитин не мастер диалектики любовного переживания, ег@ народное сознание
сокровенного целомудренно, оно не йриемлет интриг и потому чисто и доверчиво.
Одно из его самых замечательных ранних произведений о любви — «Черемуха».
Оно появилось в печати сяустя более прлувека после его написания — факт, говорящий
о том, что поэт не придавал большого значения интимной теме в своем творчестве.
Обаяние «Черемухи» в фольклорной основе, в мастер>-сжш развитии Никитиным
народно-песенной традиции, в слитности чувств человека с природными явлениями.
Здесь есть движение лирического сюжета, переливы ощущений, тонко найденная
интонация:
Много листьев красовалося На черемухе весной, И гостей перебывалося Вплоть до
осени сырой.
Издалека в ночь прохладную Ветерок к ней прилетал И о чем-то весть отрадную
Ей, как друг, передавал.
«Но пришла зима сердитая...», отцв'ела красавица, как ©тцвела девичья любовь:
Все к нему сердечко просится, Всё его я жду, одна; Но КО мне, знать, не воротится,
Как к черемухе, весна...
Трудно комментировать такое — все равно что подвергать спектральному анализу
вечернюю зарю или объяснять химический состав благоуханного цветка.
Никитин в интимной лирике редко поддается всепоглотающей любви — страсти,
его эстетика и этика сродни народной философии, в- которой нет искусственного мудр-
ствования, умничания, ибо, по выражению поэта:, «вся прелесть в простоте и правде».
Любовь для Никитина всегда единственная, он боится растратить .это душевное
состояние на прихотливую чувственность. Он максималист в слове и поступке по
сравнению со многими поэтами, рисовавшими привлекательный моральный фасад
мироздания, но порой лично входившими в него с черного хода. В. Е. Чешихин-
Ветринский в статье о Никитине полемически замечал: «...его нравственная,
стоическая философия — явление совершенно новое сравнительно с довольно
расплывчатым нравственным укладом в личности ^Кольцова».
«Потомство ему верит!» Можно и не согласиться с автором такого заявления, но нельзя
отказать ему в осознании рысоты завещанного никитинского идеала человека.
Собственно «амурной» лирики у Никитина почти нет, ранние стихотворения
лишены эмоционального полета, рационально-рефлективны и отягощены собственным
горьким опытом («День и ночь с тобой жду встречи...», «Чуть сошлись мы — друг
друга узнали...» и др.).
23
Перед нами драма несбывшегося, трагедия внутреннего одиночества,
усугубленного тяжким бытом, утратой дру^ зей и близких.
Не успел Никитин пережить большие и малые беды — новое огорчение: Воронеж
покинул Н. И. Второв, переехавший на службу в Петербург.
Поэт пал духом: «Грустная будущность! — хмурится он в письме к другу. — Но что
же делать! Видно, я ошибся в выбранной мною дороге».
...И деревня Дмитриевка уже не глядела столь приветливо. Наталья Плотникова
скоро стала Домбровской.
Жизнь продолжалась... У Плотниковых Никитин познакомился с их соседкой и
родственницей, милой двадцатилетней девушкой, непохожей на своих уездных подруг:
начитана, самостоятельна в суждениях, скромна и естественна, но все это в ней Иван
Саввич увидит позже.
Теперь же он был сдержан, недавние* хоть и. неглубокие сердечные ссадины
давали себя знать и удерживали от глупых юношеских порывов.
...Любовная песня осталась недЪпетой. Но зрела иная, правдивая и выстраданная.
«пахарь»
Шла Крымская война. Героически защищался Севастополь... Поздними вечерами,
умаявшись от дворницкой суеты, Никитин сочинял стихи про «битву роковую»,
«богатырский меч», «донцов воинственное племя», «кичливое волненье» Англии,
«запятнанную честь» Парижа. Николай Иванович Второв деликатно сдерживал
праведный гнев Ивана Саввича, указывая ему на внутренние, российские заботы, на
недовольство мужиков своим рабским nof ложением», на попытки истинных патриотов
изменить к лучшему обстановку в России. Поостыв, Никитин прятал подальше свои
стихотворные тирады, и, как правило, они не доходили до журналов. Но вновь не смог
удержаться от нахлынувших чувств, когда в конце -ноября 1855 г. через Воронеж
проследовал курьер с радостным сообщением о взятии русскими турецкого города
Карса. Поэтическая натура не выдержала, и в никитинской тетрадке тут же появилось
громкое, дышащее восторгом «На взятие Карса». «Как ему не стыдно писать такие