Иванов катер. Не стреляйте белых лебедей. Самый последний день. Вы чье, старичье? Великолепная шестерка. Коррида в большом порядке.
Шрифт:
– Полежал бы!
– вдруг зло подхватил начальник.
– Иисус Христос, миротворец чертов! По одной щеке съездили - другую подставить не терпится?
Иван сосредоточенно молчал.
– Ты где был, когда этот гриб поганый на твоем катере корешки пускал? О добре разглагольствовал? Ну-ка такого бы Сергея да нам бы под Великие Луки в сорок первом, а?
Иван вдруг глянул на него:
– Ну, знаешь, тогда…
– Шкурник он! И тогда и сейчас. Драться надо с такими, Иван. Драться! Чтоб других не заражали.
– Людям добро нужно, Николаич. Ох, нужно!
– Добро добру рознь. Твое добро Сергеев этих плодит. Сообрази… - Он вдруг глянул в темноту, крикнул: - Ну идите уж, чего крадетесь!…
Подошли Вася, Михалыч и плотовщик. Михалыч завздыхал, засуетился, заглядывая Ивану в глаза, а Вася сказал:
– Айдате к нам, Иван Трофимыч. Посидим, покалякаем, Лидуха самовар раскочегарит.
– Чего на воде-то болтаться?
– забасил плотовщик.
– Пошли ко мне. Телевизор поглядим.
– Самовары, телевизоры, - проворчал кадровик.
– Ну, счастливо вам, мужики. А ты думай, Иван. Думай: я тебе правду сказал.
И пошел в темноту, потирая рукой разболевшуюся старую рану.
– Ну, все, Еленка, теперь - полный ход, - взволнованно говорил Сергей вечером в кубрике.
– Завтра пойду к Федорову: пусть ставит на катер только нас с тобой. Кровь из носу, а должны вдвоем справиться. Должны!
– А Иван как же?
– А Иван пусть на берегу кантуется, с ним дело кончено. Пусть слесарит или в складе кладовщиком. Тут закон, Еленка, один: не сумел удержаться - падай, покуда не зацепишься.
– Хороший он человек… - вздохнула Еленка.
– Хороший человек - это еще не профессия.
Он обнял ее. Еленка посмотрела прямо в глаза тревожным взглядом, сказала тихо:
– Не надо. Иван войдет…
– Да не придет он, не жди! Он небось опять к старикам подался. И вообще забудь о нем. Забудь все. Вдвоем мы теперь. Вдвоем, понятно?
Наутро Ивана вызвали в район. Он долго ходил по инстанциям, писал объяснительные, признавал, что Прасолов говорил правду, и тут же упорно отрицал свою вину. Его пытались убеждать, разъясняли, потом махнули рукой. Велели работать, замаливать грех: с этим Иван не спорил.
С попутной машиной вернулся домой и, как было приказано, пришел прямо к директору. Долго не принимали: он курил в коридоре. Наконец пригласили в кабинет.
– А, товарищ Бурлаков. Присаживайтесь.
– Директор подал руку.
– Ну, какие дела?
Иван коротко рассказал. Директор кивал не глядя. Потом спросил - вдруг, не дослушав:
– Как считаете, Прасолов справится с катером?
– Вообще-то… - Иван замолчал. Он понял вопрос, понял, что стояло за ним, понял все и сказал: - Справится, Юрий Иваныч.
– А в плавсоставе служить вам больше нельзя.
– Директор вздохнул и впервые глянул на Ивана.
– Извините, нельзя.
– Юрий
– Юрий Иваныч, я никогда не просил… И выполнял всегда. Благодарности имею…
– Нельзя, товарищ Бурлаков, - с ноткой раздражения сказал директор.
– Я тоже подчиняюсь законам. Вот так. Идите в отдел кадров, там что-нибудь подберут. Я дал указание. До свидания. Идите.
Иван шел в отдел кадров, ни с кем не здороваясь, глядя сквозь людей, а серую праздничную кепку нес в руке, забыв надеть при выходе из кабинета. Так он и вошел к начальнику.
– Здоров, - сказал Николай Николаевич.
– Садись. Кури.
Он ни о чем не спрашивал. Иван курил медленно, долго разглядывал огонек папиросы, стряхивая пепел в огнеупорную ладонь. Николай Николаевич терпеливо ждал.
– Уволили, - растерянно сказал Иван.
– Знаю, - подтвердил начальник.
– Обижаться на это смысла нет: по состоянию здоровья тебя давно на берег списать надо.
– Берег… - Иван горько усмехнулся, прошел к окну, высыпал пепел.
– Где он, мой берег, Николай Николаич?…
– Привыкнешь, Трофимыч. Ой, к чему человек привыкнуть может, это даже вообразить себе невозможно!…
– И к тому, что дома нет, тоже привыкнуть можно?
– Смотря что домом считать. Был катер домом, будет - мастерская. Или ты, может, куда еще хочешь?
– Все равно.
– Ну, коли все равно, так слушай меня. Пойдешь мастером по топливной аппаратуре. Работа чистая, тонкая. Вдумчивая работа, как раз для тебя. При мастерской каптерка имеется. Я с начальством договорился: будешь там жить. Поставишь коечку, столик…
– Хватит с меня исключений. Как все желаю. Как все.
– В общежитии сплошняком одна сезонная молодежь. Они, подлецы, по летнему времени в три утра спать ложатся. Там ты враз окочуришься, это я тебе точно говорю.
– Нет уж, Николаич, давай как все, - упрямился Иван.
– Нет места в общежитии, все, точка!
– вспылил начальник.
– Ему как лучше хотят, а он свое. И какой ты обидчивый, Иван!…
– Обидчивый?… - Иван серьезно посмотрел на него, снова полез за папиросами.
– Нет, Николай Николаич, на себя, на жизнь свою обижаться - это пустое. А больше мне не на кого обижаться. Да, не на кого. Все правильно. Пашу уволил?
– Уволил, - вздохнул Николай Николаевич.
– Эх, признал бы ты свою вину на собрании!… Признал бы вину, и все было бы как надо.
– Какую вину?
– строго спросил Иван.
– Разве ж можно людям в беде не помочь? Подлецом надо быть, чтоб не помочь.
– Эх, Иван!
– Начальник стукнул кулаком о стол и выругался.
– Говорил же я тебе, предупреждал. Ну, да что прожитое вспоминать…
Помолчали. Иван спросил не глядя:
– Со стариками-то как решили?