Иванов катер. Не стреляйте белых лебедей. Самый последний день. Вы чье, старичье? Великолепная шестерка. Коррида в большом порядке.
Шрифт:
Он ни словом не обмолвился об этом с Пахомовым. Поговорили о заключении технической комиссии, о возмещении убытков. Пахомов не расспрашивал, держался настороженно, и Сергей снова грубовато порадовался:
– Посоветуешься с вами, Павел Петрович, и словно камень с сердца. Легче дышится. Действовать хочется, Павел Петрович, честное слово!…
– Ну, ну, ты не очень-то это… словами бросайся, - сердито сказал Пахомов, но улыбку сдержать не мог.
– Неужели вы во мне сомневаетесь?
– как можно
– Я знаю, чем грех замаливать. Знаю и выполню.
– Вот это - разговор!
– с удовольствием сказал Пахомов и впервые за два свидания пожал Сергею руку.
– Действуй, товарищ Прасолов.
И опять, как в тот раз, спросил об Иване, когда Сергей уже выходил из кабинета. Спросил просто, как бы между прочим, но Сергей уловил в его тоне оскорбленное самолюбие:
– А Бурлаков, конечно, занят по горло?
– Да не сказал бы, Павел Петрович, - рискнул Сергей.
– Вчера, например, к шкиперу на баржу с обеда ушел.
– А посоветоваться - времени нет, - с неудовольствием сказал Пахомов.
– Ну-ну…
И было в этом привычно служебном "ну-ну" что-то такое, что Сергей на миг пожалел о своих точно рассчитанных словах.
Никто не хотел заводить "дела", но оно завелось словно само собой. В пятницу назначили общее собрание.
– Насчет того, за так возил Прасолов или за денежку, нету у меня мнения, - говорил капитан "Быстрого" Антон Сергеевич.
– Кто говорит - да, кто помалкивает, а кто наоборот: на общественных, мол, началах.
Зал клуба был набит до отказа. Вел собрание Пронин.
– Так что будем считать - за совесть вез Прасолов…
– Точно!
– пробасил Степаныч.
– Именно что за совесть!
Захохотали:
– Степаныч у нас - первый спец насчет совести!
– Так и считаем, - продолжал Антон Сергеевич.
– И все-таки по-разному Бурлаков и Прасолов провели то воскресенье, и вина у них разная. Прасолов оставался за капитана, он и виноват в первую голову. А Бурлаков не сумел правильно воспитать экипаж, вот как я полагаю. Что скажешь, Иван Трофимыч?
– Вину свою полностью признаю, - с места сказал Иван.
– Обязуюсь прощение заслужить.
– К дате!
– крикнули из зала.
– Что?
– спросил директор.
– К дате! Ну, какая там на очереди?
– День кино!
– Давай, председатель, закругляй! Все ясно-понятно!
Сергей прошел к трибуне и долго молчал, облизывая пересохшие губы. В голове путалось, ощущение чего-то непоправимого мешало говорить. Он понимал, что надо ломать возникшее у собрания представление о его личной вине. Он все продумал, он твердо знал, что в самом начале должен удивить людей, а уж потом поворачивать их в нужную ему сторону. Он продумал все и все-таки боялся…
– Надо быть честным, - глухо,
– Честным перед коллективом, перед своими товарищами. Тут одним признанием не обойдешься, тут нужно все как на ладони. В прятки играть с вами я не хочу и не буду.
Собрание насторожилось. Легкий говорок, летавший по залу, притих: слушали напряженно.
– Я виноват не столько в том, что вы знаете, сколько в том, что от вас скрыл!
– вдруг выкрикнул Сергей.
Он прошел к президиуму и положил на стол горсть скомканных рублей.
– Что это?
– удивился Пахомов.
– Я вез за деньги. Я использовал катер в целях личного обогащения. Мне стыдно, товарищи!…
Гул прошелестел по рядам, и собрание опять смолкло.
– Я ночей не спал. Я думал, кого мы обманываем, товарищи? Мы себя обманываем. Мы себе врем, товарищи!
Вновь пробежал гул, на этот раз недоуменный. Сергей поднял руку.
– Сейчас все расскажу. В начале работы моей на "Волгаре" пошли мы заправляться. И я, я лично сделал так, что получили мы одно масло. Сделал потому, что у "Волгаря" перерасход по топливу свыше двух тонн. Было это, товарищ Бурлаков?
Иван привстал, провел рукой по лицу и снова сел. А Еленка, сидевшая в другом конце зала, поспешно закивала.
– Пойдем дальше. По ведомости на нашем катере числится четыре человека. Зарплата идет четверым, а работают трое. Один из матросов - фигура фиктивная, он только в ведомости расписывается, а работать никогда, ни часу еще не работал! Так ведь это же обман, товарищи!…
Гулом взорвался зал, и опять Сергей притушил этот гул, подняв руку. Теперь он держал собрание в своих руках, теперь от него зависело, куда и как повернуть.
– А теперь - самое главное. Купил известный вам шкипер Игнат Григорьевич телку, и понадобилось телке сено. И вот в следующее воскресенье взяли мы катер, пошли к Лукониной топи и выкосили там всю траву. Всю, под бритву! Погрузили, пошли назад, а нас колхозники перехватили. Но и тут нам удалось уйти и свалить это ворованное сено на барже у шкипера для прокорма его личной скотины! Нас судить надо, товарищи!
Последние слова утонули в шуме:
– Бурлакову слово! Пусть объяснит!…
– А с травой решать надо, товарищи! Это - не шутка!…
– Что же ты, Прасолов, раньше молчал? Думал, сойдет?
– Тише, не кончил он еще…
– Он еще скажет! Он еще отчудит!…
– Тихо, товарищи, тихо!…
С трудом успокоили зал. Сергей залпом выпил стакан воды, продолжал:
– Вот в чем я повинен. И хочу точку на этом поставить. Хватит, товарищи! Жить надо честно!…
Опять поднялся шум. Сергей не пошел на свое место, а сел в первом ряду, в уголке. Пронин перекричал гул: