«Ивановский миф» и литература
Шрифт:
Конечно, все это можно воспринимать как своеобразное графоманское клише обличительных стихов Некрасова, но, с другой стороны, коряво-потешный стихотворный «мультик» позволяет взглянуть на бальмонтовскую семейную мифологию глазами учителя-демократа, поэта-самоучки, то есть представителя другого сознания. Для Надеждина важно обличить барина как социальное зло, не считаясь с его добрыми человеческими качествами, о которых автор дневника,
Впрочем, с развенчанием бальмонтовского семейного мифа дело обстоит несколько сложнее, чем это кажется на первый взгляд. Надеждинские тетради — не просто собрание стихов, но дневник в стихах. А потому вольно или невольно документальное, фактографическое начало нередко корректирует заданный социальный смысл. Обратимся к одной из дневниковых картинок, где с почти фельетонной яркостью описан визит супругов Бальмонтов в земское училище. Автор становится свидетелем скандала, который закатила барыня мужу-попечителю, увидев вверенную ему школу-развалюху:
«Что сидишь ты, старый хрыч, дурак, В важном месте попечителя И не можешь починить никак Пол прогнивший у учителя?! Ты не видишь, как качаются Полвицы под моей ногой, Сами ноги подгибаются? Ужо я поговорю с тобой!»Возымела речь та действие,
В тот же год ремонт назначили.
(«Воспоминания», 9 июля 1906 г.)
С одной стороны, обличение все того же старого барина, а с другой — интересное свидетельство о взаимоотношениях отца и матери К. Д. Бальмонта, о культурном влиянии Веры Николаевны на Дмитрия Константиновича, свидетельство бурного темперамента супруги, ее лидерства в семье. На полях страницы, рассказывающей о гневе барыни, есть авторская приписка: «Так и отчитала. Она была либералкой и супруга своего не уважала».
По мере развития бальмонтовского сюжета в дневнике Надеждина «социально-классовое» начало все более слабеет, и его начинают вытеснять нормальные человеческие эмоции по отношению к Бальмонтам. Например, Якову Павловичу явно симпатичен Александр Дмитриевич [150] , (брат поэта, который после смерти отца стал владельцем родового имения в Гумнищах) — сын старого барина, сумевшего наладить в Гумнищах сельскохозяйственную работу после смерти отца. 22 августа 1908 года в дневнике Надеждина появляется похвальная запись об отличном урожае, выращенном молодым барином:
150
Александр Дмитриевич Бальмонт (1869–1929).
Надеждину явно по душе трудовые будни барина, тем более, что в них есть и некий «воспитательный» смысл.
Решительный поворот в бальмонтовском сюжете наступает после Октябрьской революции. Надеждин не принял большевизма, считал Ленина антихристом, а за годы Советской власти далеко ушел от дореволюционного прямолинейного демократизма и, соответственно, во многом переосмыслил свое отношение к Бальмонтам. Дневниковые записи в стихах становятся еще и хроникой распада дворянского рода. Выпадает из новой жизни симпатичный автору Александр Дмитриевич:
Наш барин прежний Стал небрежным. По виду злющий, Как(«Барин в наше время. А. Д.», 29 августа 1929 г.)
Еще более трагичен финал другого брата К. Д. Бальмонта — Аркадия [151] : он был застрелен в лесу, причем именно из надеждинского дневника мы узнаем жуткие подробности этой гибели. От тела, съеденного волками, остались одни кости, которые нашла собака убитого. Завершается рассказ о смерти брата поэта горестным возгласом:
151
Аркадий Дмитриевич Бальмонт (1866–1928). Неизвестный ранее год смерти устанавливается по дневниковой записи Я. П. Надеждина. К. Д. Бальмонт с большой симпатией относился к брату Аркадию (см. об этом в автобиографическом романе «Под новым серпом», где А. Д. выведен под именем Глеба.
Теперь обратимся к образу самого Константина Дмитриевича, запечатленного в надеждинском дневнике. Судя по всему, Яков Павлович напрямую не общался с поэтом, иначе бы в тетрадях, с их подробными, нередко каждодневными записями, такое общение было бы зафиксировано. Однако «эффект присутствия» К. Д. Бальмонта на дневниковых страницах возникает часто. Говоря о Бальмонтах, Надеждин никогда не забывал, что Гумнищи — родина большого русского поэта. Более того, свое собственное увлечение стихотворчеством автор дневника склонен был во многом объяснять особым «бальмонтовским топосом»:
В Гумнищах почва поэтична. Здесь поживешь — будешь поэт.Эти строки, вписанные в дневник 3 октября 1907 года, подкреплены авторским прозаическим примечанием: «д. Гумнищи — родина поэта-декадента Константина Дмитриевича Бальмонта».
Насколько притягательным был образ Гумнищ как родины поэта, свидетельствует дневниковая запись от 10 июня 1913 года, когда Бальмонт возвратился из эмиграции в Россию и собирался посетить родные места. Автору эта встреча представляется так:
Ты здесь на родине, поэт! Смотри, родителей уж нет. Одни могилы их ты видишь на кладбище… Их не застал не по своей вине. Как часто разговор бывал при мне: Старушка-мать про сына вспоминает. Лицо у старика сияет. Тобой гордилися они. Но не родители одни Тобой, поэт, гордятся. И мы стараемся подняться На зов твой к солнцу. Только к русскому оконцу Путь прегражден лучам. И нашим кажется очам Не то, что надо. Но сердце и тому уж радо, Что к солнцу ты дорогу указал И громко нас позвал: «Пойдем и будем как солнце!»(«К возвращению на родину поэта Б.»)
Эта стихотворная запись отличается необычно теплым отношением к «старым» Бальмонтам. Создавая лубочную картинку со старушкой-матерью и сияющим стариком-отцом, автор словно спешит сообщить поэту, какие у него славные, любящие родители. Но вместе с тем слышна и полемическая нота примерно такого содержания: «Вы зовете нас к солнцу. Мы благодарны Вам за этот зов, но что-то надо делать на земле, если мы хотим, чтобы солнечные лучи проникли в „русское оконце“».