«Ивановский миф» и литература
Шрифт:
Открытие Вихревым Палеха широко отозвалось в последующей ивановской и не только в ивановской литературе. Хотелось бы напомнить здесь о романе Бориса Пильняка «Созревание плодов» (1935) — последнем крупном произведении этого выдающегося писателя, появившемся в советской печати.
Как и у Вихрева, путь к Палеху проходит у Пильняка через Иваново. Новый Палех начинается для автора «Созревания плодов» с Красной Талки, где был создан первый в мире Совет рабочих депутатов. В романе подчеркивается, что Арбеков (главный герой романа, за которым узнается сам автор) «приехал в Палех тридцать лет спустя после Талки (то есть после летних революционных событий 1905 года в Иваново-Вознесенске — Л. Т.), за сутки до дня начала Совета на Талке и пробыл в Палехе почти столько же, сколько продолжалась Талка, талкские дни. Сергей Иванович знал, что жизнь должна быть как искусство, — и он приехал на родину прекрасного» [198] .
198
Пильняк Б.
Пильняка, как и Вихрева, Палех привлекает не только своей советской новизной, но и тем, что здесь живут люди, не утратившие какого-то тайного знания бытия, изумления жизнью. «В Палехе, — пишет Пильняк, — жил изумленный народ, художники, мастера, изумленные всем, что происходит в мире и с ними. Изумленными и праздничными ходили деды, которые на старости лет не принимали участия в общественной жизни <…> Изумленным ходило старшее поколение, бывшие иконописцы, солдаты мировой войны, красноармейцы, спугнутые с векового своего промысла и сейчас — художники. Изумленным ходило второе поколение художников, <…> которое в двадцать втором году затруднялось решить, что лучше — искусство или валянье валенков.<…>
На самом деле лошади в этом селе похожи на голиковских коней. На самом деле колхозники в этом селе становятся художниками. <…> На самом деле женщины здесь и в праздник, и в будни ходят с брошками, написанными их мужьями и братьями, причем на брошках изображены олени и лани, песни и сказки <…> Дети с трехлетнего возраста играют здесь в искусство, — родившиеся уже с пальцами художников, от рождения умеющих держать кисточку» [199] .
Артельная жизнь палешан, показанная в романе Пильняка, преисполнена тайны, которая открывается далеко не каждому. Герою романа она приоткрывается в момент пикника палехских художников на берегу лесной речушки Люлех. Сначала вроде бы все, как обычно: рыбалка, чарочка. И вдруг эта, казалось бы, обычная пирушка преображается. Палешане начинают петь старинные разбойничьи песни: «Лес стоял древностью… Художники стояли у костра. В костре сгорели мечи, разбойники и рыцари сотен сказок, написанных этими художниками. В июне заря с зарею сходится. Наступила ночь. В полночь пел Дмитрий Николаевич Буторин, пел один, со слезами на глазах, под безмолвное внимание товарищей.
199
Там же. С. 204.
Было ясно, что Дмитрий Николаевич вкладывал в эту песнь все свое сердце, а быть может, и судьбу <…> Его слушали серьезно, примолкнув, притихнув. Костер отгорел, тлели лишь пни. В десяти шагах от костра, за соснами и елями, проходила зеленая ночь» [200] . Вот и нашел герой романа Пильняка желаемую древнюю Русь, которую он тщетно пытался отыскать в современном Суздале. В Палехе прошлое и современное сомкнулись.
200
Там же. С. 203.
Пильняк отдает должное в своем романе тому, кто первым из советских писателей открыл «родину красоты». С волнением читает он эпитафию, выбитую на могиле Ефима Вихрева:
В темной могиле почил художников друг и советник. Как бы он обнял тебя, как бы гордился тобой!Эта могила находится возле ограды Крестовоздвиженского храма. Пушкинские слова на могильном камне. Старинные камни храма. Неподдельная скорбь палешан…
Пильняк, как и Вихрев, был искренен в своей попытке укорениться в советской действительности через Палех. Ему был близок социализм с палехским лицом, вытекающий из Красной Талки. Но это вступало в противоречие со сталинским социализмом.
Вихревские традиции дают о себе знать и в новейшей литературе ивановцев. Примечательны в этом плане книги Станислава Смирнова «Бедный гений. Документальная повесть о провинциальном художнике Чапкине из Южи» (1999) и «Палешане» (2006).
Долгое время принято было думать, что в литературной жизни Иванова 20–30-х годов не было серьезных противоречий, различных идейно-художественных столкновений. В книге А. Поликанова и
201
Поликанов А., Орлов А. Очерки поэзии текстильного края. Иваново, 1959. С. 58.
Характерно, что в «Очерке…», вышедшем в 1959 году (то есть уже после XX съезда партии!) ни разу не упомянуто имя Воронского. Даже в это время он все еще считался «врагом народа», а следовательно, было опасно говорить о том, что наиболее талантливая группа ивановских писателей (Н. Колоколов, Е. Вихрев, Д. Семеновский) примыкала к группе «Перевал», возглавляемой именно Воронским. Ивановская литературная группа «Встреча», которой руководил Колоколов, близкая к «Перевалу», как уже говорилось выше, противостояла группе «Атака», связанной с рапповским движением. В «Атаке» в ходу были лозунги, согласно которым литература должна освободиться от так называемых «попутчиков», писателей, вышедших не из пролетарской среды, попирающих чистоту классового подхода в искусстве. Ударники социалистического производства — вот кто должен занять ведущее место в литературном творчестве. Главное — правильное мировоззрение. Талант же — дело наживное.
Партийное начетничество, командный стиль руководства отличал одного из первых руководителей «Атаки» В. П. Залесского, который, помимо всего прочего, состоял на службе в газете «Рабочий край» в качестве главного политического обозревателя. Один из остроумцев «Пустослова» написал на него следующую эпиграмму:
Пою тебя, великий спец В политике международной, Завидно-редкий образец Всезнаек рати быстроходной. (… … … … … … … … … … … … …) Ты можешь здесь писать о всем, Нагой, не защищаясь платьем. Смиренно все перенесем И даже гонорар заплатим! Но все же лучше б сделал ты, Когда б, кропя макулатуру, Забыл в припадке доброты Кино, театр, литературу.Эпиграмма не особо высокого качества, но и из нее видно, как досаждал своими «установками» местный рапповский вождь творческой интеллигенции Иванова.
О нравах, насаждаемых в «Атаке», дает представление недавно опубликованное письмо поэта Николая Часова, датируемое 11 февраля 1932 года. Письмо адресовано редакции московского журнала «Пролетарская культура». Приводим отрывки из него: «В члены АПП (Ассоциация пролетарских писателей) я вступил в 1927 г. В 1929 г. был исключен. Причиной для этого послужила клевета и наскоки на меня со стороны некоторых апповцев. Завидуя моему, более высокому, чем у них, таланту, они (а именно С. Котков, М. Мызин, Коновалов, Серебряков и др.) выдумали, что я, будучи руководителем литгруппы на ф-ке „Кр(асная) Талка“, систематически будто бы вытаскивал из портфеля Воронского перевальскую установку и преподносил ее молодым членам группы <…> В 1930 г. вновь был принят в АПП. Этот год для ивановских писателей был годом творческого подъема <…> Мы творчески побили существовавшую в то время в Ив-Вознесенске группу „Перевал“, в которую входили: Дм. Семеновкий, Н. Колоколов, Е. Вихрев, М. Лукьянов и др. <…> Учились у всех, кто попадал под руку. <…> Наш вождь В. Залесский (который теперь в редакции „Литературной газеты“) в это время только еще рос. Будучи у руководства АПП, он допустил в руководстве правооппортунистические ошибки, за что был отстранен.
С тех пор дела ассоциации пошли задом наперед. <…> За последнее время в работе АПП произошел перелом. Под руководством партийных органов более способная часть писателей взялась (за) налаживание работы. Вновь избранный секретарь, ударник производства Рязанов, и члены бюро занялись собиранием и сколачиванием более работоспособного ядра творческого актива. В АПП возвращаются отошедшие от него ранее…» [202] . Вот и говори после этого, что не было в Иванове литературных боев! Прямо не письмо, а донесение с литературного фронта. Только вот о художественном качестве апповцев мы из такого рода донесений почти ничего не узнаем.
202
Цит. по: Переверзев О. К. Литературная жизнь Иванова 1920–1960?х годов глазами ее участников // Откровение. 2004. № 10. С. 362–365.