«Ивановский миф» и литература
Шрифт:
Февраль Яков Павлович встретил восторженно. В мартовские дни 1917 года он записывает в свой стихотворный дневник такие строчки:
Ждем народного правления, Равного для граждан. Ждем свободы просвещенья, Ждем забот о каждом. Чтобы не было любимцев У верховной власти, Чтобы нам от проходимцев Не терпеть напасти…Этим пожеланиям не суждено было сбыться. После Октябрьской революции тональность дневников Я. Надеждина резко меняется. Окружающая жизнь все чаще предстает здесь в виде химерических картин, вызывающих у автора стихотворных тетрадей активное неприятие. Вот пример. В Шуе, где жил Надеждин, в первые
(14 сентября 1927)
Судя по дневнику Я. Надеждина, «великая голова» Маркса вызывала у шуян разные эмоции. Было удивление и вроде бы даже гордость: вот и маленькая Шуя, монументально утвердив основоположника научного коммунизма, как бы вырвалась за границы своего провинциального существования и стала причастна к мировой революции. И вместе с тем «великая голова» смущала шуян. Что-то было противоестественное в сочетании фигуры создателя учения о коммунизме, рае для пролетариата, с окружающей, далеко не райской жизнью. И однажды Яков Павлович не выдержал и вписал в свой дневник такую инвективу в адрес основоположника научного коммунизма:
В этот рай наш коммунальный (Провалиться бы ему!) Сесть бы прежде персонально Карлу Марксу самому. Повозил бы он телегу, Похлебал советский суп. Испытавши нашу негу, Превратился б в живой труп.(8 июня 1921)
Примечательна и надеждинская лениниана. Автор дневника отдает должное силе Ленина-политика, его умению утвердить волю революции в самых чрезвычайных обстоятельствах. Но при этом Я. Надеждин расходится с создателями советской ленинианы, которые всячески подчеркивали народность и гуманизм Ленина. Новый вождь, считает автор тетрадей, отменив одно насилие, принес другое. В дневнике от 19 июня 1924 года читаем:
Ильич, наш Ленин, тем велик, Что революцию возглавил. Как настоящий большевик Буржуазию обезглавил. (… … … … … … … … … …) Одно страшит: у коммунистов Своя буржуазия есть. Она взамен капиталистов Взяла богатство, власть и честь.Следует отметить, что в своей поэтической лениниане Я. Надеждин часто прибегает к жанрам, которые были в ходу у советских поэтов, в частностик «разговору с товарищем Лениным». Но эти «разговоры» существенным образом отличаются от «разговора», скажем, Маяковского, где поэт преисполнен стремления «идти, приветствовать, рапортовать» перед портретом Ильича. В стихотворении «К портрету Ленина, читающего „Правду“» (7 марта 1927 г.) в беседе с вождем звучит нескрываемый сарказм по отношению к ленинскому плану жизни:
Читает Ленин «Правду», А сам все врет и врет. Разводит в мире кривду И большевистский бред.Далее следует прямое обращение к Ленину-портрету:
Твои, Ильич, декреты Пропали, как мираж. Что ж! то не секреты. Был только лишь кураж.Я. Надеждин видит в Ленине лжепророка, замахнувшегося на естество жизни. И поэтому его ждет Божье наказанье. В дневниковой записи «Ленинский сквер» (8 июня 1925 г.) в ответ на речи Ленина-монумента, упраздняющего Бога, гремит гром и «горделивая статуя» превращается в «жалкий призрак». Мы слышим голос свыше, обращенный к тем, кто забыл
Тема Бога, православия проходит через все тетради Я. Надеждина, претворяясь в один из самых острых социально-психологических сюжетов этой стихотворной летописи.
Дореволюционные тетради Я. Надеждина переполнены выпадами против «поповской веры», сатирическим изображением священников. Казалось бы, напрочь разошлись пути земского учителя-демократа и церкви, но грянул Октябрь. Начались притеснения верующих, и многое меняется в отношении автора дневника к русскому православию.
Потрясли Якова Павловича события в Шуе, связанные со столкновением верующих с большевистскими ликвидаторами церковных ценностей. Как известно, эти события вызвали гнев Ленина, потребовавшего решительной расправы над шуйскими священниками [210] , что в свою очередь стало сигналом для тотального большевистского наступления на русскую православную церковь в целом. Дневник Я. Надеждина дает возможность взглянуть на шуйские события глазами очевидца, занимающего независимую, внепартийную позицию.
210
О «Шуйском деле» см: Баделин В. Золото церкви. Иваново. 1993; Ширяева Г. Расстрельный год // Рабочий край. 2004. 6 апреля.
Процитируем прозаическую запись, внесенную Я. Надеждиным в третью тетрадь в конце марта 1922 года: «2 марта (старый стиль — Л. Т.) в соборе был отбор церковных ценностей. Прихожане, не доверяя коммунистам, предложили хлеба и продуктов. Коммунисты не согласились и постановили разогнать собравшийся народ силой. Вышла битва с жертвами с обеих сторон. Благодаря присутствию детей на площади в очень большом количестве, коммунисты не решились пустить в дело пулеметы, и жертв оказалось немного: всего 9 убитых и 15 раненых. По словам зав. милицией И. Волкова, площадь была бы усеяна трупами, но дети помешали осуществить этот план. В смуте обвиняют учителей и священников, но виноваты, конечно, потерявшие всякое доверие народа коммунисты, применяя грубый, беспощадный и наглый обман в продолжение четырех лет своей власти над народом».
Историки могут перепроверить сведения, содержащиеся в дневниковой записи Я. Надеждина. Для нас же особенно важна здесь определенность, однозначность вывода о виновности коммунистов в происшедших событиях. Этот вывод автор дневника подтвердит спустя три года в стихотворной записи «На память об о. Павле» (6 марта 1925 г.), где он вновь возвратится к шуйской трагедии. Здесь рассказывается о расстреле Павла Михайловича Светозарова, объявленного в ходе суда (Иваново-Вознесенск, апрель 1922 года) главным зачинщиком беспорядков в Шуе, подстрекавшим прихожан к сопротивлению.
Приговор над Светозаровым был приведен в исполнение 10 мая 1922 на окраине Иванова, недалеко от Дмитриевской тюрьмы. Мы не знаем, каким образом дошли слухи о расстреле о. Павла до Я. Надеждина, но то, что он знал подробности гибели П. М. Светозарова и был глубоко потрясен его смертью, с очевидностью являет его запись:
…за городом яму копали, Солдаты держали прицел. Смотревшие люди рыдали, Учитель их шел на расстрел. В ответ на людские страданья Он дал им последний урок. (… … … … … … … … … …) «За ваше жестокое дело Прощаю», — солдатам сказал, Глаза не закрывши, и смело: «Стреляйте же», — им приказал. И грянули залпом солдаты. Учитель в крови весь упал. Не зная цены той утраты, Палач его тут закопал. Но память о нем, несомненно, Навеки жива будет в нас. И, если сказать откровенно, Его вспоминаем не раз.