«Ивановский миф» и литература

Таганов Леонид Николаевич

Громадны очи на лице Спокойном, высохшем и смуглом, Каменья теплятся в венце, Как месяц, золотом и круглом.

Процитировав эти строки о Божьей матери, Блок пишет: «Это по-настоящему сказано» [233] . А в заключительной части блоковской рецензии читаем: «Много рассеяно в этих стихах признаков живого дарования; многое поется, — видно, что многое и рождается из напева; рифма зовет рифму, иногда — новую, свою» [234] .

233

Там же. С. 343.

234

Там же. С. 344.

То, что

Блок называет напевом, относится не столько к внешней, формальной стороне поэзии Семеновского, сколько к ее внутренней сущности. В. Ходасевич, отзываясь на книгу «Благовещание» (1922), подчеркивал, что несомненным достоинством стихов Семеновского является «певучесть: то, что не дается никакой учебой» [235] . В «напеве», «певучести» Семеновского скрывалось то, что позднее М. Петровых обозначила как «обаяние скромности, сдержанности, душевного целомудрия» [236] . Как бы вторя М. Петровых, Ю. Терапиано писал в газете «Русская мысль» (Париж, 1968, 23 мая) о «прирожденной духовности», «способности чувствовать … внутреннее „лицо“ жизни и человека даже тогда, когда поэт намеренно не стремится к этому».

235

Цит. по: Волга. 1991. № 3. С. 187; публ. О. Переверзева.

236

Цит. по рукописи: Переверзев О. К., Куприяновский П. В. Семеновский Д. Н. С. 8.

Из новокрестьянских поэтов наиболее близок был Семеновскому Сергей Клычков. «Я совершенно не согласен с Вами, — писал Дмитрий Николаевич Горькому, — что Клычков — не поэт. По-моему, это очень своеобразный и сильный талант в ряду современных поэтов, хотя, может быть, не первый между ними» [237] . А в начале тридцатых годов в письме самому Клычкову ивановец открыто признавался: «Я всегда любил тебя — человека, а ты — поэт — для меня с юности — туманная и прекрасная сказка» [238] .

237

Из писем Дм. Семеновского М. Горькому / Публ. П. Куприяновского и В. Семеновской // «Волга», 1968. № 3. С. 44.

238

Переверзев О. «Мы должны дорожить друг другом» // Рабочий край. 1987. 13 декабря.

Напомним, что именно Клычков напутствовал молодого Семеновского словами, которые были так созвучны песенной природе обоих поэтов: «Ходите, ходите по миру с широко отрытыми глазами, мир входит Вам теперь в душу, и над Вашей уносящейся, заходящей юностью загораются звезды и всплывает волшебный месяц недолгих очарований, пойте о них, пойте, пока есть голос, пока не набежали тучи, ибо еще большее счастье — песня» [239] .

И Клычков, и Семеновский входили в поэзию «очарованными странниками». И тот, и другой, в отличие от Клюева, да и Есенина тоже, были приверженцами «тихой» лирики. К обоим можно отнести следующие наблюдения исследователя поэзии Клычкова: здесь «христианская кротость сочеталась с фольклорной, языческой образностью, ортодоксальные православные мотивы уступали место мотивам пантеистическим…», «поэтика <…> по-пушкински проста, образ строг, язык прозрачен» [240] .

239

Цит. по публ.: Агеев А. «… Мир входит теперь вам в душу…» // Рабочий край, 1988. 7 февраля.

240

Солнцева Н. Сорочье царство Сергея Клычкова // Клычков С. Собр. соч.: в 2-х т. Т. 1. М., 2000. С. 27–28.

И все-таки, несмотря на внутреннюю близость с клычковским творчеством, Семеновский ищет своих путей в поэзии. Россия в его стихах выходит за пределы определенного крестьянского мифа, составляющего сердцевину творчества Клычкова. Семеновский в большей степени был нацелен на выражение общенародных настроений, где крестьянин и пролетарий, человек, представляющий самые разные слои российского народонаселения, слышит благую весть о преображении мира. По крайней мере, так можно истолковать основной пафос первых поэтических книг Семеновского «Благовещание» и «Под голубым покровом», вышедших в Иваново-Вознесенске в 1922 году.

Эти книги давно уже стали библиографической редкостью, и критики, пишущие о Семеновском, предпочитают цитировать его ранние стихи по более поздним изданиям, где мы имеем дело часто с новыми вариантами стихов. Окончательные тексты могут быть совершенней, но порой из них уходит тот особый аромат времени, который присущ первым сборникам Семеновского. Уходит то, что можно назвать соборным началом в тогдашней его поэзии.

Лирический герой «Благовещания» живет благостно-радостным чувством сопричастности к

чуду возрождения светлого лика земли и благодарного ей человека. Революция для поэта — это миг, когда небо сходит на земные долы, когда наконец-то поэт открыто может заявить о своем призвании:

Я послан в мир, чтобы сказать, Что неба праздничная риза, Леса, холмы и луга гладь — Великолепней Парадиза. Я миру в дар несу канон Ласкательных и сладких песен, Чтоб этот мир узнал, что он Неизглаголанно чудесен. Чтоб человек, блажен и свят, Дышал дыханием свободы И, украшая жизни сад, Молился красоте природы. Я полюбил лицо земли, Подобно радостному раю, Живу и на поля мои Я милость мира призываю [241] .

241

Семеновский Д. Благовещание. Иваново-Вознесенск. 1922. С. 21. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием страниц.

Перед нами своеобразный манифест, в котором запечатлен поэтический миф Семеновского, связанный с его пониманием революции. Миф, который во многом, как выяснилось позже, расходился с реальностью.

В самом деле: в разгар гражданской войны пишутся стихи, где поэт призывает к «милости», к молитвенному отношению к природе. Само отталкивание Семеновского от традиций народной духовной поэзии, лик Богородицы, возникающий в цикле «Иконостас», разводили ивановского поэта с «неистовыми ревнителями» революции, славящими борьбу с проклятым прошлым. В предисловии к сборнику «Дм. Семеновский и поэты его круга» точно подмечены преемственные связи, которыми новая Россия у Семеновского связана со старой. «В какой мере образ старой Руси был устремлен в ранней лирике в будущее, в такой же мере новый образ — Красная Русь — укоренен в прошлом, если прошлое понимать не как социально-политический строй, а как совокупность национальных традиций — нравственно-этических, эстетических, трудовых» [242] . Семеновский решительно расходился с новой поэзией пролеткультовского толка, которая начинала отчет жизни с Октября и решительно перечеркивала то, что было раньше. Напротив, «любовь поэта к родине становится все более личной, интимной, радостной:

242

Агеев А., Куприяновский П. Поэты рабочего края // Дм. Семеновский и поэты его круга. Л., 1989. С. 18.

Я люблю тебя, красная родина! Мне приятна кукушка твоя, Увитая в ивняк загородина, Ветхий мост над струями ручья. …Мне люба на оконце подзоринка, Жило пахаря с гарью и мглой И за сумраком девушка-зоренька Над проворной, над легкой иглой.

(„Новая Россия“)» [243]

Иконописно-возвышенное настроение, пронизывающее стихи Семеновского первых лет революции, отражается в символике цвета, где преобладают голубые и золотые тона. Лазурью и солнцем полнится его тогдашняя поэзия. Между землей и небом открывается связь, которая становиться освободительным для людей голубым мостом. Недаром книга «Благовещание» открывалась стихотворением, так прямо и названным — «Голубой мост»:

243

Там же.

… Пусть лазурь утонула во мгле, Пусть и я незаметен и прост, — Я узнал, что от неба к земле Голубой перекинулся мост. Он идет из тебя, из меня, Из деревьев, лучей, лепестков. Поле, небо и сердце — родня. Все мы — братья во веки веков (9).

Первые поэтические сборники Семеновского запечатлели такое лирико-мажорное отношение поэта к жизни, какого он не испытывал прежде и какое ему уже не суждено будет испытать в будущем. Впрочем, в само «Благовещание», а именно в маленькую поэму, давшую название сборнику, входит мотив трагического разноречия мечты и действительности, давние коллизии классической русской литературы: непонимание и отрицание пришедшего в мир Христа, глумление над праведником.