«Ивановский миф» и литература
Шрифт:
Трудности такого сотворения Горький почувствовал сразу. Семеновский с самого начала внутренне противился навязываемой ему роли остро социального, гражданского поэта. Глубоко уважая «буревестника революции», в какой-то мере следуя его советам, Семеновский не мог изменить своей «софийной» натуре, а потому нередко открывался в письмах к старшему товарищу в настроениях, чуждых горьковским. «Часто вспоминаю о граде Китеже, утонувшем в Святом озере, — писал Семеновский Горькому в 1913 году. — Светлый град, утонувший в озерной глуби, — это новая счастливая Русь. Она не умерла, она придет, — недаром звонят колокола белокаменных китежских соборов» [225] . Горького это китежское мировоззрение раздражало. Почти в каждом из своих дореволюционных писем Семеновскому Горький советует (и весьма настойчиво) освободиться от «декадентского» влияния таких поэтов, как Блок, Клюев, Клычков. «Вы еще молоды, — пишет Алексей Максимович в письме от 7 августа 1913
225
Цит. по ст.: Розанова Л. Города и веси Дмитрия Семеновского // Откровение. Лит-худ. альманах. Иваново, 1988. № 5. С. 279.
226
Горький М. Полн. собр. в тридцати томах. Т. 29. С. 315.
Горький явно недооценивал Семеновского, тревожась за то, что он станет на путь подражания действительно влекущим его поэтам. Все дело в том, что, ощущая родственность с так называемыми новокрестьянскими поэтами, Семеновский оставался самим собой и отнюдь не являл из себя «ивановского Есенина» или «ивановского Клычкова».
Пришло, видимо, время сказать, что сила поэта Семеновского заключается в том, что раньше могло показаться его слабостью. Это — поэт вне каких-то определенных группировок. Поэт, имеющий мужество идти своей тропой и тогда, когда эта тропа, казалось бы, уже никому не видна. Первым намекнул на такое понимание феномена Семеновского самый близкий друг поэта Петр Алексеевич Журов. «Над Семеновским стоит подумать, — писал он в рецензии на первую книгу поэта „Благовещание“ (1922). — Судьба его представляется нам зыбкой и загадочной <…> Он выродок, он изгой своего (духовного) сословия <…>, он не пролетарий, не крестьянин, он — та социальная частица, которая несется на гребне чужой волны и беспомощно озирается на окрестные, столь же чужие ей, волны <…> Семеновский — поэт одинокий, беспомощный в своем одиночестве, наивной и робкой любви» [227] .
227
Красная новь. 1923. № 3. С. 230.
Журов ошибся в одном: Семеновский не был беспомощен в своем одиночестве. Напротив, нужна была внутренняя сила, чтобы в эпоху потрясений, смуты сохранить в душе и выразить в слове то, что другими считалось уже утраченным навек. И здесь неизбежна параллель между Семеновским и Есениным. Не будем в данном случае говорить о масштабе дарований. Ответ очевиден. Для нас важен творческий итог, вытекающий из общего начала, роднящего этих двух поэтов. Известно, что на раннем этапе Есенин прислушивался к стихам Семеновского. В этом нетрудно убедиться, сопоставив отдельные строфы поэтов. Семеновский:
Я люблю эту робкую пору — Крылья весен зеленых над Русью. И молюсь полевому простору Со слезами и сладкою грустью.(«Родина»)
Мне радостна весна короткая,
Весна печальная твоя, — И звездная улыбка кроткая, И сладкий щекот соловья.(«Леса с болотами да топями…»)
Над миром солнышко, как полымя,
Земля над муравою сохнет, А звон плывет-плывет над селами И где-то за туманом глохнет.(«Пасха»)
Есенин:
Я странник убогий, Молюсь в синеву. На палой дороге Ложуся в траву.(«Я странник убогий…»)
Но люблю тебя, родина кроткая!
А за что — разгадать не могу. Весела твоя радость короткая С громкой песней весной на лугу.(«Русь»)
Колокол дремавший Разбудил поля, Улыбнулась солнцу Сонная(«Пасхальный благовест»)
Перекличка поэтов явная. Но заметим, что приведенные выше стихи Семеновского написаны раньше есенинских. Есенин мог слышать их в авторском чтении, общаясь с Семеновским в университете им. Шанявского, и попасть под их обаяние. Недаром А. Воронский, по свидетельству Е. Вихрева, утверждал, что Есенин одно время подражал Семеновскому [228] .
Известен факт, когда ивановец в письме к Горькому, написанном в июле 191бгода, посетовал, что Есенин «заимствует» у него образы [229] . Разумеется, говорить об умышленном заимствовании и даже о подражании применительно к Есенину надо с большой осторожностью. Даже если и признавать момент заимствования, надо видеть и претворение «чужого» в есенинских стихах в неповторимое «свое».
228
Певец родников прекрасных/ Публикация и предисловие М. Грамаковского // Волга. 1975. № 4. С. 175.
229
Цит. по кн.: Куприяновский П. В. Соприкосновенья. Ярославль, 1988. С. 164.
Есенин открывал через Семеновского какую-то сокровенную грань собственной души. В своих воспоминаниях «Есенин» Дмитрий Николаевич приводит такой эпизод. Накануне отъезда Есенина за границу (осень 1923 года) он встретился с ним в кафе «Стойло Пегаса». Читали стихи. Сначала Есенин — из недавно написанного цикла «Москва кабацкая». Потом два стихотворения прочитал Семеновский. «Он внимательно слушал мое чтение, — вспоминал Семеновский.
— Какая нежность! — сказал он, когда я читал:
Лунный свет еще нежней голубит Каждый камень на моем пути» [230] .230
Семеновский Д. Есенин: Воспоминания // Теплый ветер. Лит. — худ. сб. Иваново, 1958. С. 204.
Нежность, смирение перед земной красотой, в которой отразилось высшее начало, — все это было в Есенине, но не было той душевной ровности, которая утверждала бы «нежные» чувства в качестве доминанты его творчества. Многоликость есенинского героя, резкие перепады его настроения, явный эпатаж автора «Москвы кабацкой», вплоть до кощунственного глумления над той же «нежностью» разводили Семеновского с Есениным. Ивановскому поэту претила имажинистская нота в есенинской поэзии. Но тот же Семеновский готов был простить все «диссонансы» своему давнему приятелю за его гениальное «Не жалею, не зову, не плачу…», где в полной мере обозначился светлый лик музы Есенина.
О том, как непросты были отношения этих двух поэтов, говорится в стихотворении Семеновского «Прощай» — отклике на смерть Есенина:
Прощай! Так редко мы с тобой Друг другу «здравствуй» говорили! Увы, дороги наши были Всегда разделены судьбой. Лишь в пору юности они Сошлись у сладкого истока, Но как далеко, как далеко Те затуманенные дни…В процитированных строфах, между прочим, ощутима горечь давнего расставания с Есениным, который в свое время (1915 год) принял решение покинуть московских друзей и уехать в Петроград. Уехать, как сказано в воспоминаниях Семеновского, «предчувствуя свой будущий успех», но вместе с тем вольно или невольно изменяя «сладкому истоку». Известно, что Есенин усиленно звал с собой в Петроград и Семеновского, но тот предпочел свой путь [231] . Путь верности первоначальному поэтическому чувствованию мира.
231
См.: Семеновский Д. Есенин. С. 188.
А. Блок, рецензируя поэтическую рукопись Семеновского, находил в ней следы близости к Н. Клюеву, и это не нравилось рецензенту. Особенное раздражение вызвали у Блока следующие стихотворные строки: «Телега — ржавая краюха — // Увязла в медовой раствор». В такого рода стихах Блок находил претивший ему «тяжелый русский дух, нечем дышать, и нельзя летать» [232] . Но тот же Блок в той же рецензии по существу говорит и о преодолении этого духа в стихах о Богоматери, о русских святых в цикле «Иконостас».
232
Блок А. О Дмитрии Семеновском // Блок А. Собр. соч. в 8–ми т. М.-Л., 1962. Т. 6. С. 342.