Иверский свет

Вознесенский Андрей Андреевич

зирующий болонскую прелестницу. Но под рукой скульп-

тора постпетрарковские штампы типа «Я врезал Твой

лик в мое сердце» становятся материальными, он гово-

рит о своей практике живописца и скульптора. Я пытал-

ся подчеркнуть именно «художническое» видение

поэта.

Маниакальный фанатик резца 78-го сонета (в нашем

цикле названного «Творчество»).

В том же 1550 году в такт его сердечной мышце

стучали молотки создателей

Василия Блаженного.

териала, савонароловский своенравный напор и счет к

мирозданию. Хотелось хоть в какой-то мере воссоздать

не букву, а направление силового потока, поле духовной

энергии мастера.

Идею перевести микеланджеловские сонеты мне по-

дал покойный Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Вели-

кий композитор только что написал тогда музыку к эф-

росовским текстам, но они его не во всем удовлетво-

ряли. Работа увлекла меня, но к готовой музыке новые

стихи, конечно, не мо:ли подойти.

После опубликования их итальянское телевидение

предложило мне рассказать о русском Микеланджело и

почитать стихи на фоне «Скрюченного мальчика» из Эр-

митажа. «Скрюченный мальчик» — единственный под-

линник Микеланджело в России, — маленький демон

смерти, неоконченная фигурка для капеллы Медичи.

Мысленный каркас его действительно похож в про-

филь на гнутую напряженную металлическую скрепку,

где силы Смерти и Жизни томительно стремятся и разо-

гнуться, и сжаться.

Через три месяца в Риме Ренато Гуттузо, сам схожий

с изображениями сивилл, показывал мне в мастерской

своей серию работ, посвященных Микеланджело. Это

были якобы копии микеланджеловских вещей — и «Сик-

стины» и «Паолино», — вариации на темы мастера.

XVI век пересказан веком XX, переписан сегодняшним

почерком. Этот же метод я пытался применить в пере-

водах.

Я пользовался первым научным изданием 1863 года

с комментариями профессора Чезаре Гуасти и сердечно

благодарен Г. Брейтбурду за его любезную помощь.

Тот же Мандельштам говорил, что в итальянских стихах

рифмуется все со всем. Переводить их адски сложно.

Например, мадригал, организованный рефреном:

О 1Мо, о О'ю, о Р1о!

Первое попавшееся: «О боже, о боже, о боже!» —

явно не годится из-за сентиментальной интонации рус-

ского текста. При восторженном настрое подлинника

могло бы лечь:

О диво, о диво, о диво!

Заманчиво было, опираясь на католический культ

Мадонны, перевести:

О Дева, о Дева, о Дева!

Увы, и это не подходило. В строфах идет ощущаемое

почти

физическое преодоление материала, ритм с одыш-

кой. Поэтому следует поставить тяжеловесное слово

«Создатель, Создатель. Создатель!» с опорно направ-

ляющей согласной «д». Ведь идет обращение Мастера

к Мастеру, счет претензий их внутри цехового по-

рядка.

Кроме сонетов с их нотой гефсиманской скорби и

ясности, песен последних лет, где мастер молитвенно

раскаивается в богоборческих грехах Ренессанса, в цикл

входят эпитафии на смерть пятнадцатилетнего Чеккино

Браччи, а также фрагмент 1546 года, написанный не без

влияния иронической музы популярного тогда Франче-

ско Брени. Нарочитая грубость, саркастическая бравада

и черный юмор автора, вульгарности, частично смяг-

ченные в русском изложении, прикрывают, как это часто

бывает, ранимость мастера, нешуточный ужас его перед

смертью.

Впрочем, было ли это для Микеланджело «вульгар-

ным»? Едва ли!

Для него, анатома и художника, понятие мышц, мо-

чевого пузыря с камнями и т. д., как и для хирурга, —

категории не эстетические или этические, а материя, где

•се чисто. «Цветы земли не знают грязи».

Точно так же для архитектора понятие санузла —

обычный вопрос строительной практики, как расчет мар-

ша лестниц и освещения. Он не имеет ничего общего с

мещанской благопристойностью умолчания об этих во-

просах.

Наш автор был ультрасовременен в лексике, поэтому

* ррел некоторые термины из нашего обихода. Кроме

того, в этом отрывке я отступил от русской традиции

переводить итальянские женские рифмы мужскими. Хо-

телось услышать, как звучало все это для уха современ-

ника.

Понятно, не все в моем переложении является бук-

вальным слепком. Но опять вспомним лучшего нашего

мастера перевода:

Поэзия, не поступайся ширью,

храни живую точность, точность тайн,

не занимайся точками в пунктире

и зерен в мире хлеба не считай!

Сам Микеланджело явил нам пример перевода од-

ного вида искусства в другой.

Скрижальная строка Микеланджело.

ИСТИНА

Я удивляюсь, Господи, Тебе.

Поистине — «кто может, тот не хочет».

Тебе милы, кто добродетель корчит.

А я не умещаюсь в их толпе.

Я твой слуга. Ты свет в моей судьбе.

Так связан с солнцем на рассвете кочет.

Дурак над моим подвигом хохочет.

И небеса оставили в беде.