Из недавнего прошлого

…Сдлалось вдругъ такъ тихо, что я проснулся. Ни свистковъ, ни толчковъ, ни пыхтнія паровоза, ни стука. Поздъ стоялъ. Я оглянулся кругомъ: кондуктора не было видно, вс пассажиры спали, свчи въ фонаряхъ догорли и погасли, мерцалъ только одинъ несчастный огарокъ надъ толстымъ бариномъ въ енотовой шуб, который храплъ на весь вагонъ, но свтъ отъ этого огарка былъ такъ ничтоженъ, что тни, наполнявшія наше отдленіе, казались отъ него еще гуще, черне и удлинялись безконечно.

Кондукторъ не являлся, спутники мои не просыпались, спросить о причин остановки было но у кого. Я приподнялъ уголъ занавски у окна и провелъ рукой по пушистому снгу, которымъ было покрыто стекло: подъ снгомъ оказался толстый слой

льда…. Нечего было и мечтать о томъ, чтобъ увидть что нибудь изъ окна, и только по мертвой, тишин, царившей вокругъ, да по полнйшему отсутствію суетни, сопровождающей обыкновенно встрчу позда на станціи, можно было догадаться, что остановка наша случайная и что вблизи нтъ никакого жилья. Любопытство такъ меня замучило, что я поднялся съ мста и началъ осторожно пробираться къ выходу. Пройдти никого не обезпокоивъ, между выдвинутыми для спанья скамейками, разложенными подушками и вытянутыми во вс стороны руками и ногами, оказалось довольно труднымъ дломъ, однако мн удалось достигнуть довольно благополучно цли и, сдлавъ послднее усиліе, я потянулъ къ себ заиндеввшую металлическую ручку, но тотчасъ же принужденъ былъ захлопнуть дверь, такимъ пронзительнымъ, холоднымъ втромъ пахнуло на меня.

Тьма была непроглядная. Кругомъ, на далекое пространство, разстилалась степь. Ужъ по одному вою вьюги легко было убдиться въ этомъ; только въ степи завываетъ она съ такими долгими, тоскливыми переливами съ такими взрывами ярости, только въ степи возможно такое полнйшее затишье въ промежуткахъ между этими взрывами.

Прошло еще минутъ двадцать. Буря стихла на время. Я опять посмотрлъ въ окно. Вокругъ вагоновъ началась возня. Мимо замерзшихъ стеколъ замелькали тусклые, красноватые огоньки…. Это дорожные служители осматриваютъ вагоны при свт фонарей. По мр того, какъ огоньки эти передвигались съ мста на мсто, я мысленно слдилъ за неуклюжими фигурами въ полушубкахъ и въ башлыкахъ, пригибающихся къ каждому колесу и оси, чтобъ осмотрть — все ли въ порядк. Обыкновенно, вслдъ за такимъ осмотромъ, поздъ снова пускается въ путь, но на этотъ разъ ничего подобнаго, не произошло, — прошло еще съ полчаса, а мы все продолжали стоять на мст.

Наконецъ, дверь вагона отворилась и вошелъ кондукторъ. На мой вопросъ, гд мы, и почему остановились, онъ отвчалъ, что полотно дороги такъ заметено мятелью, что надо переждать, пока не расчистятъ путь.

Для насъ, степняковъ, это — дло самое обыкновенное, противъ котораго только люди, лишонные всякаго философическаго смысла, способны роптать и возмущаться.

— Сколько же времени мы здсь простоимъ? продолжалъ я допытываться.

— Да кто ее знаетъ! Можетъ часа три, а можетъ быть и больше. До деревни не близко, когда еще дойдутъ….. Да и ночь къ тому же, весь народъ спитъ.

— Но въ такомъ случа намъ не поспть къ позду изъ Р — ни?

— Гд поспть! онъ насъ ждать не станетъ.

— Такъ какъ же?

— Да также-съ.

Возражать было нечего. Это «также-съ» было очень краснорчиво и означало неминуемую и почти суточную остановку въ Т — в.

Кондукторъ вставилъ новыя свчи въ фонарь и вышедъ въ другое отдленіе. Сосди мои продолжали спать. Огоньки, мелькавшіе вдоль позда, давно исчезли и снова все кругомъ замерло. Вьюга удалилась куда-то; промежутки между ея взрывами длались вс продолжительне, завываніе втра жалостливе, протяжне и отдаленне…. Мало по малу все смолкло и водворилась та мертвенная, мрачная тишина, что царитъ въ безлунныя ночи между необъятными пространствами чернаго неба и степью, окутанной блымъ саваномъ снговъ.

Именно эта степь и тишина, порою прерываемая воемъ мятели, и грезилось мн въ слдующую за тмъ ночь, которую волей-неволей приходилось проводить въ Т — въ.

Опятъ увидлъ я себя среди снжной пустыни, но ни въ тсномъ вагон и не во мрак; сугробы, облитые мягкимъ луннымъ блескомъ, принимали красивыя фантастическія формы, въ переливахъ унылой псни вьюги не было ничего тоскливаго, все ясне и ясне слышались слова этой псни, все ближе и ближе звучали таинственные голоса….

Я проснулся; серебристые призраки снговъ исчезли, но звуки не смолкали, напротивъ того, они начали раздаваться еще явственне, еще ближе, надъ самымъ моимъ умомъ.

Кровать моя стояла у запертой двери,

сквозь щели которой пронизывались длинныя полосы свта; а перегородка, отдлявшая меня отъ сосдей (судя по голосамъ ихъ было двое, мужчина и женщина), была такъ тонка, что не слышать того, что они говорили, не было никакой возможности. Къ тому же, они не стснялись и бесдовали между собой довольно громко. Они пріхали сюда вроятно недавно. Когда наканун вечеромъ, измученный и прозябшій, я вошелъ въ отведенный мн номеръ, корридорный объявилъ мн, что сосдняя комната никмъ незанята. Впрочемъ, я и самъ могъ убдиться въ этомъ когда мимоходомъ заглянулъ въ нее. Комната была такая же маленькая какъ и моя, въ одно окно и такая узкая, что между диваномъ, приставленнымъ къ двери, на которой я спалъ, и кроватью промежутокъ былъ очень тсный. Сквозь щели ко мн проникалъ, не только свтъ отъ свчей, зажженныхъ сосдями, но также душистый паръ отъ завареннаго ими чая, запахъ отъ сигары, которую онъ курилъ и тонкій ароматъ духовъ, которымъ было пропитано ея платье и вещи, по всей вроятности, раскиданныя въ безпорядк по комнат. По однимъ этимъ духамъ, да по шелесту чего-то шелковаго, лентъ или юбки, можно было догадаться, что на диван сидитъ женщина молодая. Звукъ ея голоса, нжный и немного надтреснутый, какая-то особенная сдержанная порядочность въ интонаціи и въ выраженіяхъ, наконецъ, выборъ этихъ выраженій, вызывало въ ум представленіе чего-то безконечно хрупкаго, болзненнаго, молодаго и изящнаго. Мужчина, съ которымъ она бесдовала, съ первыхъ произнесенныхъ имъ словъ, показался; мн старше ея. Голосъ у него былъ тоже очень симпатичный, но порой, когда онъ, забывшись, возвышалъ его, въ немъ звучали нотки выдающія привычку повелвать и сильную, страстную волю.

Когда я началъ прислушиваться къ ихъ разговору, онъ уже былъ въ полномъ разгар. Они, повидимому, не догадывались, о моемъ присутствіи, а если имъ и сказали, что сосдній съ ними номеръ занятъ, не трудно было; и забыть объ этомъ… я спалъ такъ крпко и имъ такъ много надо было передать другъ другу, не мудрено было забыть о всемъ остальномъ въ мір….

Нарушить ихъ бесду, дать имъ понять какимъ-нибудь движеніемъ, что они не одни, теперь когда, безъ сомннія, самое главное, близкое и интимное уже высказано, было бы жестокой неловкостью съ моей стороны. Пусть лучше они никогда не узнаютъ о томъ, что бесда ихъ имла невольнаго, посторонняго слушателя…. Врядъ ли мы когда-нибудь встртимся, а если и встртимся, думалъ я, мн всегда можно будитъ не узнать моихъ сосдей… О слышанномъ мною я буду вспоминать, какъ объ странномъ сновидніи, пригрезившемся мн посл пятнадцатичасоваго пребыванія въ вагон, занесенномъ въ степи мятелью.

Вотъ чмъ успокоивалъ я мою немножко смущенную совсть, вслушиваясь въ бесду сосдей и пытаясь дополнить воображеніемъ то представленіе объ ихъ характер, отношеніяхъ между собою и даже лтахъ и наружности, которое невольно создавалось въ моемъ ум, при ближайшемъ знакомств съ выраженными ими мыслями и чувствами.

Я сказалъ что по тону и выраженіямъ моихъ сосдей легко было составить себ довольное ясное понятіе о чувствахъ, связывавшихъ ихъ между собою. Между ними, кром дружбы, была и большая короткость, обличавшая давнишнее знакомство. Они говорили другъ другу «ты», но онъ не былъ ни ни мужемъ, мы любовникомъ, ни отцомъ, ни братомъ. Между ними ни существовало тхъ обязательныхъ отношеній, которыя заставляютъ людей часто видться, боле или мене аккуратно переписываться и отдавать другъ другу отчетъ въ поступкахъ и намреніяхъ….

Нтъ, съ этой женщиной онъ, можетъ быть, подолгу не встрчался, подолгу не думалъ о ней; но выдавались такія минуты въ его жизни, когда онъ многимъ бы пожертвовалъ, чтобъ имть счастье припомнить съ нею вмст вс пережитое и выстраданное. Вчера, приближаясь къ Т — ву, на него, по всей вроятности, напала такая минута: онъ вспомнилъ, что она живетъ въ нсколькихъ верстахъ отъ этого города, и наудачу послалъ ей депешу съ просьбой выхать къ нему на встрчу.

Она пріхала и они такъ обрадовались другъ другу, что поршили провести время вмст до слдующаго позда. Но поздъ опоздалъ по случаю мятели, пришлось искать убжища на ночь въ гостинниц. Когда онъ пришелъ въ ея номеръ, чтобъ поболтать и напиться чаю, онъ не думалъ оставаться у нея до утра; но ему надо было такъ много разсказать ей и хорошаго и дурнаго!