Из недавнего прошлого

Северин Н.

Дурнаго больше. Счастливыхъ людей не выслушиваютъ съ такимъ благоговйнымъ вниманіемъ, съ такою глубокою симпатіею какъ та, что звучала въ ея голос, когда она прерывала его какимъ-нибудь вопросомъ или замчаніемъ; въ бесд со счастливыми людьми не взвшиваютъ такъ тщательно значеніе каждаго слова, не отступаютъ въ нершительности передъ извстными выраженіями изъ боязни разбередить незажившую рану!

Впрочемъ, онъ, повидимому, давно привыкъ угадывать мысли и сомннія по выраженію ея глазъ или улыбки и спшилъ подсказывать ихъ, замчая при этомъ, что опасенія ея напрасны, что онъ теперь относится совершенно равнодушно къ воспоминаніямъ о пережитыхъ испытаніяхъ.

Но

она ему не врила и продолжала обходитъ т вопросы, которые, какъ ей казалось, должны до сихъ поръ нестерпимо больно отзываться въ его сердц.

— Нтъ, нтъ, прервала она на полуслов начатый разсказъ о какой-то исторіи, случившейся съ нимъ нсколько лтъ тому назадъ, къ которой онъ безпрестанно возвращался съ капризнымъ упорствомъ человка, желающаго во что бы-то ни стало испытать степень своей твердости и самообладанія.

— Нтъ, ты мн вотъ что лучше скажи, какъ ты туда попалъ? Кто теб подалъ эту мысль?

Онъ засмялся. Смхъ у него былъ очень симпатичный, веселый и беззаботный, какъ у ребенка.

— Я отправился туда изъ мести, а также изъ самолюбія…. Какъ видишь, мотивы у меня были не совсмъ благовидные.

Наступило молчаніе. Онъ шумно опрокинулъ стулъ, на которомъ сидлъ и началъ прохаживаться большими, твердыми шагами по комнат. Потомъ онъ снова къ ней подошелъ и спросилъ:

— Разв ты не слышала про депешу, которую я получилъ отъ А — ва?

Она отвчала, что была тогда въ Италіи и ничего не знаетъ.

— Вотъ что мн телеграфировали: «Помолитесь Богу, подумайте и если ршитесь, позжайте на помощь Ч — ву. Вы намъ тамъ нужны». Можешь себ представить, какъ подйствовало на меня такое приглашеніе? Это была одна изъ тхъ минутъ въ жизни, которыя никогда не забываются, изъ-за которыхъ, какъ бы не былъ человкъ нравственно убитъ, уничтоженъ, стертъ съ лица земли; достаточно одной такой минуты, чтобъ воскресить его къ новой жизни и дятельности, заставить его почувствовать новую силу въ нервахъ, новое стремленіе идти впередъ, все дальше и дальше, не взирая ни на какія преграды, клеветы и неудачи.

Голосъ его дрогнулъ и оборвался. Черезъ минуту онъ продолжалъ:

— Въ тотъ же день я отвчалъ, что отъ всей души благодарю за честь, сдаю должность и, черезъ три дня, буду въ Москв.

Все это случилось такъ быстро, что онъ опомнился и началъ разсуждать только въ вагон и отъхавши на довольно дальнее разстояніе отъ столицы. До тхъ поръ, нервы его были въ такомъ возбужденномъ состояніи, что онъ чувствовалъ только радость, глубокую, свтлую радость, что его вспомнили, что онъ снова понадобился, что ему снова представляется случай послужить Россіи. О, родственныхъ намъ народахъ, объ ихъ исторіи, задачахъ и бдствіяхъ, онъ имлъ тогда самое смутное, самое сбивчивое понятіе, но онъ сознавалъ, что цль, для которой онъ идетъ отдавать свою жизнь, достойна такой жертвы. — Чего же больше?

Хорошо, что между обдами съ торжественными спичами и шумными проводами съ громкими, восторженными криками, ему удалось найти, удобную минуту для покупки русско-турецко-сербскаго словаря и тактику Левицкаго. Эти дв книжечки сослужили ему впослдствіи великую службу.

Въ Блград, онъ узналъ о мст нахожденія генерала, одлся въ сербскій мундиръ и пустился въ дальнйшій путь. На описаніи главной квартиры сосдъ мой останавливался очень долго. Такое множество воспоминаній тснилось въ его ум, что ему, повидимому, было довольно трудно распредлять ихъ по порядку и рчь его выходила довольно сбивчивая, но страстная и сильная, она производила глубокое впечатлніе. Въ этой рчи въ особенности въ начал ея, преобладало не столько желаніе представить извстныя событія въ

настоящемъ ихъ свт, сколько потребность подлиться вынесенными испытаніями съ близкимъ существомъ; вся она состояла изъ горькихъ признаній чисто личнаго свойства, но каждое слово будило въ воображеніи цлый рядъ знакомыхъ событій и родныхъ сердцу картинъ, каждое вскользь упомянутое имя — какой-нибудь близкій образъ изъ прошлаго…. изъ того прошлаго, что такъ еще недавно волновали насъ тоской, страхомъ и надеждой, а затмъ, такъ быстро и безслдно было погребено и забыто подъ наплывомъ тяжкихъ, растлевающихъ душу чувствъ — безсильной злобы и досады на обманутыя мечты и не сбывшіяся ожиданія! Какъ живой вставалъ передъ глазами тотъ священный уголокъ на юг Европы, гд ркой лилась славянская кровь, куда русскій мужикъ отсылалъ свой послдній грошъ и на который цлыхъ два года въ тоскливомъ ожиданіи были устремлены взоры всего русскаго народа.

Вспоминались также и люди, которыхъ мы провожали туда, и т, что вернулись оттуда, а еще больше т, что тамъ остались… Грозная, великая картина, одна изъ тхъ славнйшихъ въ нашей исторіи, прошла въ эту ночь передъ моими глазами, точно въ чудной панорам, озаренной съ одной стороны собственными воспоминаніями, а съ другой, страстною рчью участника кровавой драмы, значеніе которой мы оцнить еще не можемъ, потому что слишкомъ къ ней близки, слишкомъ за-живо зацпила она каждаго изъ насъ, потому, однимъ словомъ, что намъ «за деревьями еще не видать лса».

— Наконецъ, дохали мы до вершины лснаго плоскогорья, разсказывалъ мой сосдъ. — Мой «кочеяшъ» указалъ на равнину, съ блвшимися вдали тремя домиками и объявилъ, что это Делиградъ. При этомъ имени, во мн загорлось то же самое восторженное настроеніе, которое я испыталъ при отъзд изъ Москвы, когда, подъ впечатлніемъ поцлуевъ духовенства и безчисленнаго множества знакомыхъ и незнакомыхъ людей, я проходилъ по платформ къ вагону, среди несмолкаемаго гула толпы, махающей шапками. Въ ушахъ звенли отрывки прощальныхъ рчей, перемшиваясь съ торжественными звуками только что отслуженнаго молебна, въ глазахъ мелькали растроганныя лица, со всхъ устъ срывались благословенія и пожеланія, во всхъ взглядахъ сверкали слезы, свтлыя и восторженныя, читалась надежда и упованіе…. И это былъ народъ, именно тотъ народъ, который мы привыкли называть «срымъ народомъ»…. Никогда еще не былъ я къ нему тамъ близокъ, никогда не любилъ я его тамъ, какъ въ эту минуту!….

Онъ нетерпливо подгонялъ своего возницу, жадно всматриваясь въ мелькавшіе передъ нимъ лагери, напоминающіе цыганскіе таборы. Войники съ исхудалыми лицами, изнуренною лихорадкою и тифомъ, похожіе скоре на нищихъ, чмъ на солдатъ, поломанныя телги, скелето-образные волы, безпорядочныя кучки коморджіевъ съ ружьями безъ замковъ, утлые навсы, державшіеся какимъ-то чудомъ на погнувшихся жердяхъ, отъ которыхъ несло гнилью и подгорвшимъ саломъ; остовы павшихъ лошадей и воловъ, почтовыя станціи съ флагомъ «Краснаго Креста» и, наконецъ, какія-то траншеи съ волчьими ямами и засками, служащими, судя по запаху, вовсе не для военныхъ цлей.

Такъ разсуждалъ онъ теперь; но тогда глаза его видли совсмъ другое: тогда онъ не замчалъ ни хаоса, ни безпорядочности арміи, — сильно бьющееся сердце летло къ одной только цли, къ завтному домику, въ которомъ должна была произойти его встрча съ народнымъ героемъ. Мысль объ этой встрч затмвала въ немъ вс прочія чувства. Наконецъ, телжка остановилась у воротъ невысокаго забора, за которымъ стоялъ скромный одноэтажный домъ: эта была главная квартира дйствующей арміи. На террас стоялъ молодой человкъ въ адъютантской форм. Прізжій подошелъ къ нему.