Из недавнего прошлого
Шрифт:
На лиц новаго родителя выразилось сто-то странное, злое и насмшливое въ одно и то же время… У мальчика морозъ пробжалъ по кож, онъ съ недоумніемъ оглянулся на товарищей; но ихъ лукаво усмхающіяся рожицы только усилили смутный страхъ, которымъ начало сжиматься маленькое, перепуганное сердчишко; а строгій окликъ генерала и грозное движеніе большой, сильной руки съ толстыми, синими жилами, и огромнымъ перстнемъ на указательномъ пальц, окончательно разсяло всякое сомнніе на счетъ того, что онъ совершилъ какую-то крупную глупость. Страшная рука опустилась на его голову и бдному имениннику такъ больно надрали вихоръ, что онъ всю ночь проплакалъ отъ боли, стыда и безсильной злобы. Его, дворянина, прибили, прибили не за плохо выученный урокъ, нтъ, а за то что онъ сказалъ правду… Дома всякая провинность искупалась чистосердечнымъ признаніемъ, здсь же наоборотъ… Что за разладица!.. Пережить такой позоръ, такую несправедливость, ему казалось просто невозможнымъ и онъ цлую ночь предавался самымъ мрачнымь мыслямъ
Съ этого дня онъ началъ внимательне и осторожне присматриваться къ жизни и усердно поддлываться къ ней. Вышло отлично: товарищи перестали драться; начальство полюбило его и всячески поощряло. Живо постигъ онъ вс кадетскія увертки, ухватки и сноровки, выучился искусству корчить невинныя рожи, пріятно отвчать старшимъ, шалить и не попадаться. Не занимаясь особенно прилежно, онъ шелъ всегда наровн съ первыми, отлично выдерживалъ экзамены и почти ничего не зная, получалъ награды за успхи въ наукахъ. Огорчаться равнодушіемъ и эгоизмомъ товарищей, оскорбляться незаслуженными тумаками начальства, казалось ему теперь точно также глупо и наивно, вамъ врить въ огоньки, которые гаснутъ съ горя, что люди лгутъ.
Онъ вышелъ въ гвардію и ему изумительно скоро дали полкъ. Даже смшно было видть такого юнаго полковника… Отъ густыхъ эполетъ онъ казался еще моложаве.
— Совсмъ мальчишка, говорили, пожимая плечами, завистники, — и за что только ему везетъ?
— Дайте срокъ, сорвется, повторяли враги.
А враговъ у него было множество. Самъ, лично, онъ никому не желалъ зла и ни кмъ особенно не занимался. Ему было не до другихъ: жизнь его такъ прелестно складывалась! Все ему улыбалось и удавалось, самыя трудныя, самыя недоступныя цли достигались имъ почти безъ боя и безъ хлопотъ. Какъ ловко выдрессированный гимнастъ, пробирался онъ легко и беззаботно по скользкому канату, высоко натянутому надъ мрачной пропастью житейскихъ печалей и неудачъ, ни разу не заглядывая въ эту бездну и не смущаясь отчаянными воплями людей, сорвавшихся туда по своей или по чужой вин. И чмъ выше поднимался онъ, чмъ свободне и легче ему дышалось, тмъ мельче и ничтожне казались ему люди, отставшіе отъ него на жизненномъ пути. Стоило ли вдумываться въ причины, погубившія ихъ и заботиться объ томъ, чтобъ остерегаться этихъ причинъ? Мало ли что случается съ другими! У другихъ нтъ такой счастливой звзды, какъ у него.
Но звзда эта въ одинъ прекрасный день ему измнила и предсказаніе завистниковъ исполнилось — онъ сорвался.
Паденіе было громкое, позорное, подняться, казалось, невозможнымъ многіе удивлялись его ршимости жить посл такого паденія и осуждали его за это ршеніе.
Эти многіе не могли знать, какая внутренняя ломка совершается въ немъ и въ какомъ странномъ, неожиданномъ свт начинаютъ ему представляться жизнь и люди.
Въ первую минуту отчаянья, онъ твердо ршился умереть, умереть благородно, какъ подобаетъ дворянину. Ему казалось, что ждать отъ жизни больше нечего. Разв онъ не потерялъ все то, чмъ онъ дышалъ до сихъ поръ: блестящій мундиръ, обды во дворцахъ, милости великосвтскихъ красавицъ, кутежи въ модныхъ ресторанахъ съ знатными представителями высшаго общества?.. Все это у него теперь отнято, всего этого, благодаря глупой исторіи, онъ навсегда лишился. — Для чего же жить?
Онъ называлъ причину своего паденія «глупой», ужъ это былъ большой прогрессъ!
Давно ли не могъ онъ вспомнить о катастроф, перевернувшей вверхъ дномъ всю его жизнь, безъ внутренняго содроганія, безъ того, чтобъ лицо его не покрылось блдностью отъ прилива крови къ сердцу? Но тутъ случилось одно обстоятельство, которое заставило его волей-неволей заняться этой катастрофой, взвсить и разобрать вс ея подробности и объяснить другимъ, какое именно участіе онъ принималъ въ ея причинахъ и послдствіяхъ. Дло въ томъ, что когда ему прочитали обвинительный актъ, по которому его предавали суду, извращеніе фактовъ такъ возмутило его, что умереть, не доказавши истину, показалось ему невозможнымъ и борьба съ клеветниками явными и тайными завязалась у него яростная. Онъ увлекся этой борьбой, увлекся и страстно привязался къ оружію, избранному имъ, — къ правд; онъ хвастался имъ передъ самимъ собой и передъ другими, какъ ребенокъ, который отыскалъ въ шкафу старую игрушку, припрятанную туда заботливой няней, прежде чмъ онъ усплъ окончательно разрушить ее. Защитникъ совтывалъ ему быть осторожне, по его мннію, не слдовадо высказываться вполн, гораздо лучше о недоказанномъ молчать, многое оставить въ двусмысленномъ полусвт и кое-что подчеркнуть намеками. Онъ находилъ также, что не мшаетъ набросать побольше тней обличительнаго свойства на окружающую среду, доказывать что другихъ можно точно также обвиннть въ излишней доврчивости, а, пожалуй, даже кое въ чемъ и похуже.
Адвокатъ надялся спасти этимъ карьеру своего кліента; но кліентъ съ презрительной усмшкой отказался отъ такой системы защиты и объявилъ, что намренъ объяснять свои поступки одной только правдой и больше ничмъ.
Наступилъ день суда. Его потомъ хвалили за
Порою, мысль эта, точно электрическимъ токомъ встряхивала его нервы и сжимала сердце нестерпимой болью. Но это длилось мгновеніе, и затмъ снова все въ немъ замирало и притуплялось.
Впрочемъ, не ко всмъ словамъ, раздававшимся вокругъ него, онъ оставался равнодушенъ, были и такія, что гвоздемъ вбивались ему въ голову и нсколько минутъ сряду повторялись въ ушахъ. Когда у него спросили: признаетъ ли онъ себя виновнымъ въ взводимомъ на него обвиненіи, онъ отвчалъ, что оправдываться въ такомъ преступленіи, какъ кража, считаетъ для себ неумстнымъ. Слово это начало вертться у него въ ум съ самаго начала засданія, неотвязно напрашиваясь на каждый предлагаемый ему вопросъ. Никогда не забыть ему чувства внутренняго удовлетворенія, которое овладло имъ, когда ему удалось, наконецъ, произнести это слово.
Люди за столомъ продолжали совщаться между собою о степени его виновности и о томъ, какому наказанію его подвергнуть за эту виновность, а онъ въ это время размышлялъ о томъ, что цль изъ-которой онъ отсрочилъ свое намреніе уйдти со сцены жизни достигнута, что все, что было въ его силахъ доказать — доказано, и что теперь онъ вправ распорядиться собою, катъ ему заблагоразсудится…. Причины, побуждавшія его къ самоубійству дв недли тому назадъ, остались т же. Онъ снова началъ перечислять ихъ, ихъ было множество; но теперь ему вдругъ показалось, что вс он такъ ничтожны, что положительно не стоитъ умирать изъ-за нихъ. Право же, резонне было бы убить себя раньше, когда онъ пересталъ врить въ огонекъ маминой лампадки, когда онъ устранилъ любовь къ правд! Теперь же, изъ одного любопытства стоило жить. Онъ сдлалъ столько интересныхъ открытій за это послднее время, сталкивался съ такими странными личностями! И разочарованій было не мало; множество друзей измнило ему и предало его; но за то другіе, на которыхъ онъ не разсчитывалъ, поняли его и поддержали. Благодаря случившейся съ нимъ исторіи, онъ окунулся нежданно, негаданно въ такой міръ, въ которомъ все ему было чуждо и ново…. Всматриваясь въ этотъ міръ, онъ испытывалъ то же самое жуткое ощущеніе, которое охватило его двадцать лтъ тому назадъ, когда онъ вступилъ въ первый разъ въ рекреаціонную залу корпуса. Откуда взялось такое множество дворянскихъ дтей? спрашивалъ онъ тогда у самого себя. Теперь же, онъ задавалъ себ тотъ же самый вопросъ относительно людей, ищущихъ счастье вовсе не въ томъ, въ чемъ онъ и ему подобные его находятъ.
Людей этихъ оказалось множество. Они были молоды, здоровы и не глупы; многіе изъ нихъ были образованне его, многихъ изъ нихъ природа одарила блестящими талантами…. Почему онъ до сихъ поръ даже и не подозрвалъ объ ихъ существованіи? Они не интересуются ни свтскими удовольствіями, ни чинами, ни почестями, ни деньгами, у нихъ другія цли и радости…. Что это за люди? Откуда они взялись?
Мужики работаютъ, чтобъ не умереть съ голоду и платить подати; офицеры и чиновники служатъ изъ-за крестовъ, чиновъ и денегъ; а они изъ за чего трудятся? Въ чемъ ищутъ они себ награду?
На новомъ поприщ ему пришлось часто сталкиваться съ этими людьми. Онъ ихъ узналъ короче и многія изъ ихъ цлей сдлались его цлями. Съ восторгомъ повинуясь житейской волн, выбросившей его на Моравскій берегъ, онъ отчасти надялся служить ихъ иде и встртиться съ людьми подобными имъ.
— Но первое столкновеніе съ здшнимъ обществомъ и порядками значительно расхолодило мои восторженныя мечты, разсказывалъ мой сосдъ.
— Люди, встртившіе меня здсь, вовсе не походили на тхъ, что прислали меня сюда. О главнокомандующемъ я еще не смлъ судить, слишкомъ мало видлъ я его и слышалъ….Вотъ въ какихъ размышленіяхъ застала меня утренняя заря. Изъ блесоватой мглы, то тутъ, то тамъ начали выдляться очертанія палатокъ, изгороди, у которой я сидлъ, домикъ главнокомандующаго.