Из-под пяты веков
Шрифт:
Что думать? Не знаю. Пока не знаю. Приду к Естошке – тогда узнаю.
И, слегка пошатываясь, вперевалку идёт-бредёт тихонечко Проигрыш в самый конец
деревни. Попадающиеся ему навстречу русские и ижемцы слышат его воркотню и
подмигивают друг другу:
– Проигрыш опять сыт. Прикупил опять, наверно, к тринадцати «четыре сбоку».
3
У Евстохия Лагея изба и небольшой двор. Изба бедна обстановкой (один стол да две
скамейки),
стенах, а шестеро ребят разного возраста ухитряются спать и играть на русской печке.
В избе сыро и грязно. Но Евстохий Лагей доволен и такими «хоромами».
– Всё лучше, – говорит он, – чем по чужим углам с ребятами таскаться.
Годов пятнадцать назад у Лагея пали все олени от сибирки2, и он нанялся к богатому
ижемцу. Десять лет жил у ижемца в работниках. В работницах жила и его жена.
– И жить бы мне до смерти в работниках, – рассказывал на ненецких съездах Лагей, –
кабы Советская власть не пришла. Советская власть дала мне маленько денег, и я хозяйство
своё завёл: домишко поставил, лошадь да корову купил. Живу теперь лучше, чем в
работниках. Одно только худо: ребята малы, работать некому. Хорошо, как в рыбную артель
попадёшь, нажива хорошая бывает, и работать артелью много полегче будет, чем в одиночку.
За артель, за кооперацию Лагей стоит крепко.
– Через свой кооператив да через артели мы свет увидим, – убеждает Лагей своих
сородичей-едомцев и выненцев.
За свои советы он получает кой от кого ругань, а есть и такие, что слушают его советы.
На Проигрыша он ещё ни разу не наседал и очень обрадовался, когда тот шумно
ввалился в избу.
– Эге, Иван Максимович! Проходи-ко, проходи... Каково промышлял?
– Ничего, маленько промышлял.
– И всё уж пропить да проиграть успел?
– Ха-ха-ха... Нет ещё. Не успел.
– В кооператив сдал?
– Нет, не сдал.
– Вот это неладно. Надо всё сдать в кооператив. А тогда уж как хочешь: хочешь – пей,
хочешь – играй.
Проигрыш скрипнул зубами.
– Не могу, Евстохий Парфентьевич! Не могу!
– Но-о... А то почему?
1 Едомец – осёдлый ненец.
2 Так называли ненцы болезнь оленей – сибирскую язву.
– Душа не переносит.
– Чего?
– Жены душа не переносит.
– Разведись. Нынче это просто: сходи в рик – и готово.
– Но-о?.. Только и дела?
– Только и дела.
– Рик от жены избавит?
– Избавит.
– Другую даст?
– Сам найдёшь другую.
– Ха-ха-ха... Вот как нынче просто, парень! Но и но... А в тундре что скажут, как
разведусь?
–
говорят, ты мигай да мигай – промигаешься.
– Вот так вот! – хохочет Проигрыш. – Выходит, ты стариков не советуешь слушать? А я
старика... отца послушал: на жене брата женился, теперь маюсь.
– Не всё хорошо, что старики сказывают.
– Правда?
– Почему не правда? По себе знаешь, что не всё хорошо.
– Так-так! Верно! Знаю. Вот верное слово сказал. Расцеловать тебя хочу за это слово.
– Целовать – это можно. Да ты пьян немножко. Ляг, поспи, а после с тобой ещё
поговорим.
– Хорошо, хорошо... Ты в одно слово с сыном моим. Тот говорит: спать иди. Ты
говоришь: спать иди. Показывай место, где спать можно.
– Хоть на пол здесь, к столу, ложись, хоть на поветь – в сено – иди.
– На поветь. Я лучше на поветь. Там воздух легкий. Буду там лежать, буду думать о том,
что ты сказал.
4
Проснулся Проигрыш рано. Вспомнил разговор с Евстохием, и губы его расплылись в
улыбке.
– Надо ещё раз поговорить, – решил он. – Пойду, поговорю, пока ребята спят.
Осторожно зашёл в избу и разбудил Евстохия.
– Говорить с тобой хочу о вчерашнем...
– Проснулся? – спросил Евстохий, раскрывая заспанные глаза.
У Проигрыша ухмылка во все лицо.
– Проснулся. Теперь говорить с тобой хочу.
Евстохий разбудил свою жену.
– Вставай да самовар ставь.
Когда умылись и сели за стол, Проигрыш начал выспрашивать:
– Куда жена пойдёт, как разойдусь с ней?
Лагей подумал с минуту. Не бывало ещё такого случая, чтобы выненцы с женами
разводились. Но отвечать что-нибудь надо было, и отвечать так, чтобы не спугнуть Ивана
Максимовича. И он отвечал уклончиво:
– В рике тебе скажут.
– Ещё спрошу: сын наш за кем останется?
– Это – как вы с женой уговоритесь, так и будет. Уговоритесь за тобой парня оставить –
за тобой будет, за ней – за ней. Промежду вас тут согласие нужно.
– Так-так... А как она не захочет уступать?
– За ней и оставят. Закон такой: при матери ребёнок остаётся, ежели она не захочет с
отцом оставить.
– Худой опять это закон: бабе право дает. В тундре нет такого закона, чтобы бабе право
было...
– Как нет? На соборках нынче и из тундры бывают бабы.
– То опять худая власть, которая бабу с мужиком равняет.
– В работе с тобой баба твоя – не ровня тебе?