Из тупика

Пикуль Валентин Саввич

– Партия наша, - сказал Комлев, - этого не забудет.

– Рассчитаемся!
– засмеялся Небольсин.
– На том свете. Угольками... Кипящей смолой... И головешками с искрами...

Все что было дальше, - риск. Ни звука, ни возгласа не раздалось из вагона, где сидели люди, которых Небольсин никогда не видел. Он самолично продел проволоку в сцепление дверей, крепко запломбировал живой груз. Куском угля надписал вдоль всего вагона - наотмашь, небрежно:

Consulate. Tixton-Holl. Kandalaksha.

Распугивая прохожих, задом вперед

медленно подходил состав. Небольсин подхватил под локоть тяжеленный крюк сцепления. Мягко отбуксовав, вагон сомкнулся с составом, уходящим к югу.

Эллен в англизированном френчике с четырьмя карманами, поигрывая стеком, встретил путейца на перроне:

– Что это за вагон... последний?

Небольсин проглотил слюну, которая прошла до самого желудка, словно канцелярская кнопка.

– А черт его знает!
– ответил как можно равнодушнее.
– Вчера звонил консул Холл, просил прицепить его только до Кандалакши.

Сказал - и затрясся от страха. Один звонок по телефону - и вся его ложь обнаружится. Небольсин дрожал не напрасно - этот звонок раздался, но... от самого консула Холла.

– Аркашки, - сказал мистер Холл, - спасибо тебе, дорогой Аркашки, что ты не забыл о моей просьбе и отправил вагон.

– Пожалуйста, - ответил Небольсин, невольно похолодев.

Потом сидел как баран, соображая: какой вагон? И вдруг хлопнул себя по лбу: действительно, он забыл отправить один вагон с английским имуществом... Ложь сразу приобрела вид правды.

На следующий день Комлев, проходя мимо, шепнул:

– Спасибо. Они уже дома.

Небольсин прошагал мимо своего бывшего врага:

– Так, говорите, вам моя улыбка не нравится?

– Черт с тобой... улыбайся как хочешь, - ответил Комлев.

Поспешно Небольсин отправил и вагон с английским имуществом: от консула Холла - консулу Тикстону. Все в порядке, не придраться.

* * *

Он остался совсем один. И - никого. Ни души...

"Куда деть себя? Пойду в кабак..."

Выпив на станции рому, Небольсин нечаянно вспомнил:

– "Распахнется окровавленный занавес этой кошмарной трагедии мира, и самые красивые женщины выйдут навстречу нам..."

Незнакомый пьяница оторвал голову от липкой клеенки.

– Сударь, - сказал, - а нельзя ли точнее?

– Можно и точнее: путь на Голгофу с крестом очень труден. Но зато хорошо сесть на задницу и скатиться вниз. Вы согласны?

– Вполне, - откликнулся пьяница.

– Но я, - сказал Небольсин, - не желаю катиться вниз. Эй, маэстро, позвал он калеку-лакея, - еще стаканчик такого же... Тени окружают меня. Тени людей, когда-то живших. Тени людей, живущих рядом. Тень скалы и тень дерева... Тень креста, который мне суждено вынести. Не бойтесь, я не споткнусь. Я не упаду...

Он дал себе слово: никогда не вспоминать о Ядвиге, которую качают и баюкают сейчас на глубине темные зеленые воды. "Была ли ты, Ядвига?" спрашивал он себя.

– Нет, Ядвига, тебя

никогда не было. Но... Прости меня, Ядвига, если только ты была: ведь я оказался прав - нельзя доверять свою жизнь слабым шлюпкам. Вот я, например (ты видишь меня, Ядвига?), я остаюсь на палубе. Пока на корабле...

Как его шатало! Как его шатало!

Глава одиннадцатая

– Ты, случайно, его не видел?
– спросил Спиридонов. Павел Безменов еще раз оглядел дымный зал:

– Да нет, откуда же? Надо поспрашивать... Вокзальный ресторан в Петрозаводске - скопище бродяг, убийц, авантюристов, подонков, белогвардейцев и беженцев (уже наполовину эмигрантов). Еды в ресторане не получишь. Но не за этим сюда и ходят. Пьют из-под полы самогонку, стучат по краю стола жесткими воблами. Дамские пальчики, все в кольцах и перстнях, выковыривают из пуза тараньки лакомство - пряную икру. Повсюду хохот, визг, пьяные поцелуи (иногда - выстрелы). Мимо чекиста прошмыгнул в ресторан Буланов.

– Начальство!
– окликнул его Спиридонов.
– Вы не видели товарища Процаренуса? Чрезвычайного комиссара из Питера?

Буланов в растерянности остановился:

– Да, кажется, вон там сидят... какие-то приехали!

– Пойдем, - сказал чекист Безменову.

Крутясь, пробирались между столиками. И вот остановились возле элегантного господина в люстриновом пиджаке; отвороты лацканов, словно у лакея, были сделаны из черной замши. Краешки манжет выглядывали из-под рукавов. На отставленном в сторону волосатом мизинце краснел рубин в старомодном перстне. Усики, острый подбородок, блеклые глаза... А вокруг этого господина расположились франтоватые молодые люди в мундирах и френчах, но без погон. Спиридонову очень хотелось вынуть маузер и арестовать всю эту компанию: для проверки документов.

– Прошу прощения, - сказал он, поправив кобуру на поясе.
– Не вы ли будете товарищем Процаренусом?

– Да, я. Чрезвычайный комиссар по мурманским делам. Спиридонов подозрительно глянул на молодых людей.

– Это мои адъютанты, - сказал Процаренус.
– И еще на путях стоит шесть вагонов со штабом и канцелярией. Прошу обеспечить охрану. Если что случится, вам будет плохо... Может, сядете?

– Спасибо. Когда можно переговорить?

– Так говорите.

Иван Дмитриевич спросил прямо:

– Вы, товарищ комиссар, помимо вагонов с канцелярией, привезли сюда что-либо существенное?

– А что вы понимаете, Спиридонов, под существенным?

– Бойцов... оружие! Помощь... Нам предстоит драться!

– Затем и прислан, - резко ответил Процаренус, - чтобы оказать вам помощь! Но не штыками. Воевать, Спиридонов, погодите. Если вы осмелитесь вызвать конфликт, ваша голова первая покатится под откос. Может, все-таки сядете?

Адъютанты подвинулись. Спиридонов нехотя сел.

– Что там, на Мурмане?
– спросил Процаренус, потянув себя за галстук-бабочку.
– Холодно? Как нам одеваться?